Мы лежали на полу разрушенной часовни. На стенах, ближе к куполу, сохранились фрагменты росписи. Скорбные старцы в нимбах и ангелы с острыми, как турецкие сабли, крыльями. Совсем бледные, они едва угадывались, как картинка в старой книге по искусству, прикрытая папиросной бумагой.
Ровный круг серого неба перечёркивали ржавые прутья арматуры. Иногда на сером фоне мелькали быстрые птицы, должно быть стрижи или ласточки. Небо едва заметно двигалось и при желании можно было вообразить, что часовня неумолимо куда-то соскальзывает.
Под моим затылком стучало его сердце, сильное и равнодушное. Мы только что совокупились. Заняло это минут десять, двенадцать. Половой акт напоминал парное упражнение на уроке физкультуры. Мы его выполнили, хоть и не сильно старались. Я ничего не успела ему рассказать. Он тоже. Это была самая странная близость в моей жизни. Если, конечно, не считать того случая, когда меня изнасиловали.
Куртка, чёрная, из тончайшей кожи, была сделана какими-то сказочными портными в итальянском городе Милан. Абсолютно невесомую, эту куртку, казалось, можно сжать в комок и спрятать целиком в одном кулаке. И ещё запах — от куртки пахло не касторовым маслом и не ментовской портупеей, от неё пахло крепким бразильским кофе. Ну, может, не бразильским, но точно кофе.
Молния с мелодичным звуком легко застегнулась до горла. Я одёрнула воротник, защёлкнула кнопки на рукавах. Привстала на цыпочки — в зеркале помещалась лишь верхняя часть туловища. В дверь снова постучали, теперь смелее, почти с вызовом.
— Занято! — гаркнул Америка. — Сколько можно…
За дверью поскреблись, чем-то пошуршали. Обиженное контральто капризно произнесло:
— Мужчина… Что вы вообще делаете в женской уборной?
Америка стоял за моей спиной. Пальцами, совсем как настоящий парикмахер, он вздыбил мои волосы. Поправил снизу, одну прядь, накрутив на указательный палец, расположил посередине лба. Прищурился, кивнул. Перевёл взгляд с моего лица на своё отражение. Чуть втянув щёки, выставил подбородок. Ухмыльнулся.
— Чертовски хорош, — хмыкнула я.
— Я знаю, — томно проговорил он. — Да! Чуть не забыл, — и протянул мне футляр.
Там, в фиолетовом бархате, сидели два перламутровых шарика. Убрав волосы за уши, я вставила серьги. Америка кивнул снова, стал серьёзным.
— Только прошу тебя…
— Ну…
— Кармен…
— Да поняла я! — раздражённо.
— Ни черта ты…
— Пошли! — перебила его я. — Пока не передумала.