Иван одарил меня почти незаметной улыбкой и снова осторожно, осторожно, осторожно дотронулся тыльной стороной ладони до моего лба.
– Температура спала. Час назад, когда я измерял ее, она была 38,9.
Он измерял ее час назад? Господи, я была в отключке.
Иван, перевернув ладонь, дотронулся кончиками холодных пальцев до моей щеки.
– Хочешь, я опять положу тебе на голову влажное полотенце?
– Нет, – ответила я, а потом добавила: – Спасибо.
За это я заслужила еще одну легкую улыбку.
– Хочешь чего-нибудь?
– Чтобы стало легче.
– Завтра тебе будет легче, – сказал он.
– Обязательно.
Он закатил свои ярко-голубые глаза.
– Не обязательно, но станет, – заявил он, садясь поглубже на кровать. – Внизу тебя ждет суп.
Вопреки своему желанию, я перестала хмуриться.
– Ты приготовил суп?
– Не смотри на меня так, будто я пытаюсь отравить тебя. Если бы я хотел, то уже сделал бы это. – Он скользнул кончиком пальца по моему лбу. – Его привез муж твоего брата.
Теперь я улыбнулась, думая о милом, чудном Джеймсе.
– Он готовит самый лучший суп.
– Пахнет хорошо. Он хотел повидаться с тобой, но ты спала.
Я подтянула стеганое ватное одеяло на груди, от одного этого движения у меня заныли мышцы, но мне каким-то образом удалось сдвинуть его сантиметров на пять от подбородка.
– Он – лучше всех.
Мои слова заставили его прищуриться.
– Ты считаешь, что кто-то – лучше всех?
– Он лучше всех, – сказала я. – Мама – тоже. А еще моя сестра Руби. Моя сестра Тэйли, когда у нее нет месячных. – Подумав об этом, я опять сглотнула. – Ли – очень крутая. Мои братья – тоже, я полагаю. Аарон – замечательный. Его тоже можно внести в этот список.
Издав нечленораздельный звук, Иван придвинулся еще чуть ближе. Глядя на него, я отодвинулась в сторону, чтобы освободить ему место, гадая, какого черта он делает. Его рука легла туда, где под одеялом прятался мой согнутый локоть, и он почти нерешительно, что было совсем не похоже на него, спросил:
– А твой отец?
Я чувствовала себя так паршиво, что даже не смогла рассердиться при упоминании о моем отце. Или огорчиться, что тоже о чем-то говорит. Но я сказала ему правду:
– Не для меня.
Едва я успела произнести эти слова, как он стрельнул на меня глазами.
Но не спросил, почему я так думаю, и я почувствовала неподдельное облегчение. Меньше всего мне хотелось говорить об отце. Он входил в первую тройку тех, о ком мне не хотелось говорить. Ну уж в первую четверку точно.
– Кто-то еще есть в твоем списке? – спросил Иван через секунду неловкого молчания, когда я задумалась об отце.
– Нет.
От меня не укрылось, как он скользнул по мне беспечным взглядом, прежде чем заявить: