– Кто… кто?.. – заикаясь, спросил он, что снова свидетельствовало о том, в какой ярости он пребывал. Иван никогда не заикался. Никогда не запинался. А краснота распространилась даже по его шее.
Он снова потряс листами бумаги.
– Кто это сделал?
Я сглотнула.
– Кто прислал тебе это дерьмо?
– Иван…
Он покачал головой, рука, державшая листы бумаги, упала вниз, и он стукнул кулаком по бедру, в гневе склонив голову набок. Он был в такой ярости, что я почти ощущала ее на вкус.
– Не называй меня «Иван». Откуда это?
Черт.
Черт, черт, черт.
Я даже не додумалась до того, что могу попробовать притвориться дурой и вести себя так, будто заметки, спрятанные в выдвижном ящике, были шуткой, – потому что мама не стала бы рыться в моих вещах, мы уже пережили этот этап моей жизни. Я слишком хорошо знала Ивана. Я понимала, что он не выпустит из рук эту грязь до тех пор, пока я не объясню ему все в мельчайших подробностях.
Нельзя сказать, что я винила его за это.
Если бы я нашла фотографии обнаженных мужчин с его лицом, приклеенным скотчем к чужим телам, с приделанными к ним сердцами, со стрелами, нацеленными на его гениталии, c надписанными над ними словами типа «НЯМ-НЯМ» и «ДА», я, возможно, на минутку рассмеялась бы… а потом бы завелась.
Боже, боже, боже, черт побери!
– Джесмин. – Он опять разволновался, при этом краснота на его лице и шее переползла на уши. Боже милостивый, я никогда не видела его в таком бешенстве. Я даже не думала, что он способен так разозлиться, если только он не был на льду и если у него что-то не складывалось на соревнованиях.
Я едва дышала, сожалея о том, что напрасно считала свой тайник надежным местом, и о том, что не засунула листы в ящик с нижним бельем… или не куда-то еще, где было сложнее их найти. Надо было бы выбросить их, но я не была идиоткой: если бы когда-нибудь что-нибудь произошло, мне нужны были доказательства.
Взмахнув руками с опущенными вниз ладонями, я попыталась проговорить как можно мягче, вероятно, даже излишне мягко:
– Успокойся.
Да, это было как нельзя некстати. Он снова потряс бумагами.
– Не говори, чтобы я успокоился!
Ох, твою мать.
– Тебя преследует какой-то маньяк, Джесмин! – опять закричал он, после чего я обрадовалась, что мама с Беном уехали.
Я вздрогнула, пытаясь подумать, что сказать, и ответила:
– Он не угрожал мне…
Откинув назад голову, Иван издал звук, который я в самом деле не смогла бы определить. Рычание?
– Какого черта?
В конце концов я рявкнула:
– Не смей орать на меня!
Если взгляд способен убить, то я была мертва, правда.
– Я ору на тебя, потому что ты получаешь подобные вещи! Почему ты не сказала мне?