Она, скорее, почувствовала, чем услышала, как умиротворенное молчание сопровождающего сменилось напряжением, слившимся с предупреждающим шипением. Почти как у настоящего иршаса. Впрочем, темный фэйри был куда опаснее, и впервые за время общения с ним по коже пробежали мурашки, накрывая нехорошим предчувствием.
От высокой, затянутой в темные одежды фигуры повеяло такой ненавистью, что стало страшно. До крика, до прикушенной клыками губы. Но боялась она не его – боялась того, что вызвало у Щита такую реакцию. Ладонь сама собой легла на его локоть, словно стремясь успокоить.
– Дан Эрайш! Что? – только и спросила, заслужив пристальный взгляд (хороша иллюзия!) мерцающих болотных глаз.
– Скорее – кто, – выдохнул, распрямляясь. Высокий – даже сейчас выше нее, уж он-то явно не чувствовал никакого неудобства, находясь в змеином царстве на двух ногах; худощавый, очень сильный и смертельно опасный, как нацеленный клинок. Где ал-шаэ его нашел и почему тот так привязан к нему? Настолько, что хаос так и не поработил его разум, несмотря на всю сжигающую душу ненависть.
– Постарайтесь изобразить из себя глухонемую дурочку и не реагировать на любые оскорбления. К нам идет императрица, и она не должна знать, кто вы такая, дана Дейирин. И даже малейшего подозрения возникнуть не должно.
Рин чуть на хвост не села, и за собственный испуг не было стыдно. Почти. Слишком много она слышала об этой женщине. Много – но ничего хорошего. Якобы истинная пара императора, но тот не доводит до сведения жены многих важных секретов. Расчетливая интриганка, обожающая власть и не желающая с ней расставаться. Жена, неверная своему мужу, своей паре, и как-то связанная со зреющим заговором. Притвориться дурочкой? Да хоть тараканом, лишь бы это дало еще одну отсрочку от огласки. Огласки, после которой будет открыта охота – за ее даром, за ее телом, за ее магической силой и родовым наследием. Еще немного времени, чтобы стать сильнее. Как же хорошо, что во время вынесения приговора на ней был полог рассеивания, созданный ал-шаэ Нильяром. Никто, кроме императора и самого наследника, пока не раскрыл ее инкогнито.
Перед глазами встало лицо их преподавательницы по этикету – застывшей в своем возрасте, вечно затянутой в траур иршассе. «Запомните только одно – говорила она, – в любой ситуации вы не должны терять достоинства. Вы должны помнить, везде и всегда, кто вы есть. Забыть это и унизиться – значит, уничтожить свою суть».
Впервые Рин осознала самую основу этих слов. Странно, она должна была чувствовать себя здесь неуютно в роскошных интерьерах огромного дворца, но если это чувство и было, то быстро растаяло. Так же как испуг и сожаление по поводу вынесенного приговора.