— В какой-то мере, — разочарованно протянул Лунин.
Веретенников остановился и, тяжело опираясь на зонт, повернулся к Илье.
— Нож. Когда я увидел нож, все остальное вокруг перестало существовать. Точнее, я, может быть, что-то и видел, но это было такое размытое, искаженное изображение, как в калейдоскопе. Мне кажется, я видел, как Света упала, во всяком случае, я точно слышал этот ее ужасный крик, который потом резко оборвался. Но я не повернулся, представляете? Я смотрел на этот нож, на это широкое, блестящее на солнце лезвие и не мог оторваться. Оно двинулось в мою сторону по широкой дуге, вот так. — Веретенников махнул рукой из стороны в сторону. — Я выставил перед собой руки, чтобы защититься, и тут же почувствовал боль в левой руке. Но рука могла двигаться, и я на нее даже не взглянул. Я смотрел лишь на это лезвие, которое только что меня ранило. Крови на нем заметно не было, оно все так же блестело, а затем стало стремительно приближаться. Уже не по дуге, а прямо, как копье. А я стоял почти неподвижно и понимал, что не знаю, как от него защититься. А потом оно исчезло. Точнее, его не стало видно. — Веретенников подался вперед, ближе к Лунину, и горячо зашептал прямо ему в лицо: — Потому что оно было во мне. Понимаете, поэтому я его и не видел.
На лице Веретенникова отразилась гримаса боли, он с силой ударил кончиком зонта по асфальту и вновь зашагал дальше по еще не просохшей после дождя дорожке. Лунин двинулся следом, в надежде услышать хоть что-нибудь еще.
— У меня в палате телевизор, делать нечего, смотрю фильмы целыми днями. Вот только недавно заметил, если в кино человека ранят, особенно куда-то в живот, то он так удивленно наклоняет голову и рану свою рассматривает, словно не может поверить, что с ним такое случилось. Вот я не знаю, как у других бывает. Не в кино, в жизни. Но меня, как только ножом ударили, боль такая была, что я от этой боли зажмурился. Я больше вообще ни на что не смотрел, так что второй удар я вовсе не видел, помню только, что стало еще больнее, и я от этой боли полностью отключился.
Некоторое время они шли молча, и Лунин слышал лишь неровное постукивание зонтика об асфальт.
— Ну а дальше вы все знаете, — Веретенников на мгновение обернулся, — там уже нет ничего интересного.
— Ничего интересного, это точно, — пробормотал Лунин. — Андрей Сергеевич, еще у меня такой вопрос. Мы с вами его уже обсуждали, но, если честно, не очень продвинулись.
— Это что же? — удивился Веретенников.
— Да я опять о том предложении продать ваше предприятие, о котором мне рассказывал Грановский.