В лесу жили черные белки. Как только любопытные глаза Бильбо привыкли к сумраку, он стал их различать: иногда они бесшумно перебегали дорогу и скрывались за стволами.
Потом появились странные звуки, будто кто-то посапывал, шелестел и трепыхался в подлеске, и шевелил кучи листьев, опавших с деревьев, но кроме белок никого видно не было. Противнее всего казались тенета: густая паутина с необыкновенно толстыми нитями тянулась от ствола к стволу, опутывала нижние ветки вдоль тропы, но ни разу ее не пересекла. То ли тропу берегло неведомое волшебство, то ли были другие причины – путники не знали.
Наши путешественники очень скоро почувствовали к этому Лесу такое же отвращение, как к пещерам орков. Здесь, казалось, было еще меньше надежды найти выход, чем в горах. Но надо было идти, и они шли, шли, шли, мечтая увидеть солнце и небо и почувствовать дуновение ветра на щеках. Здесь, под кровлей сомкнувшихся крон, воздух замер и царили мрачная темнота, тишина и духота. Даже привычные к подземельям гномы чувствовали себя плохо, хотя в пещерах подолгу не видели солнечного света, а хоббит, очень любивший свою норку, но всегда старавшийся проводить летние дни на солнышке, медленно задыхался.
Хуже всего были ночи. Наступала кромешная тьма; не та темнота, которую мы так называем, а по-настоящему кромешная, абсолютно черная. Бильбо подносил руку к самому носу и все равно ее не видел. Сказать, что они не видели ничего, было бы, однако, неправдой: они видели глаза. Спали они, тесно прижавшись друг к другу и выставив часового. Когда наступала очередь Бильбо дежурить, он различал в темноте таинственный блеск, а иногда пару желтоватых, красноватых или зеленых глаз совсем рядом. Потом глаза медленно гасли и снова появлялись с другой стороны: отвратительные, бледные, выпуклые… Когда глаза пялились на них сверху, с нависших над тропой веток, путникам становилось совсем страшно. Меньше всего Бильбо нравились какие-то белесоватые глаза-шары. «У животных таких не бывает, это насекомые, только очень уж велики», – с отвращением думал хоббит. Хотя было еще не очень холодно, они пытались ночью жечь костры, но скоро перестали. Огонь привлекал сотни глаз, которые собирались вокруг, но разглядеть тех, кому глаза принадлежали, ни разу не удалось. Костерок темноту не пробивал, а твари, видно, были осторожными. И от костра было хуже, потому что на него летели громадные черные, как трубочисты, летучие мыши и тысячи черных и серых ночных бабочек. Они лезли в лицо и садились на уши, это было совершенно невыносимо. Так что от костров путники отказались и ночами дремали сидя, прижавшись друг к другу в огромной страшной тьме.