Отец Дюваль отпил глоток, подержал вино во рту, потом ответил, взвешивая каждое слово:
– И месяца не прошло с тех пор, как я пил «Шато Кос д’Эстурнель», одно из лучших вин восемьдесят шестого года. Сто пятьдесят евро бутылка. Как минимум. И могу вам сказать, что то вино – кислятина в сравнении с этим.
Мади восхищенно присвистнула.
Отец Дюваль наклонился ко мне:
– Мазарини был прав, Колен, это исключительное вино. Все дело в особенной почве виноградника, такая встречается лишь в нескольких уголках Франции. Старый, забытый всеми виноградник. Твой отец заново его открыл. Если решишь снова возделывать эту землю, возродить виноградник, то слава и богатство, мальчик мой, тебе обеспечены!
Я кивал, толком не понимая, что отвечать, и чувствуя себя дурак дураком.
Мади улыбалась. Мне нравилась ее улыбка.
– Спасибо всем. Спасибо. Можно я побуду один?
С этим я и направился по склону небольшого поля. Я еще раньше приметил этот холм с кривым, старым, засохшим деревом на вершине и теперь опустился на траву, прислонился к теплому стволу. Трава была мокрая, но какое это имело значение. Как я и предполагал, с возвышения открывался великолепный вид на темное море, на маяк, на черные скалы юго-восточного берега. Было слышно, как волны разбиваются о камни.
Я закрыл глаза. И снова открыл. Я, наверное, ненадолго уснул.
Мне было хорошо.
Шум волн. Бескрайнее море.
Горизонт вдали окрасился сиреневым. Волны замерцали.
Уже восходит солнце.
А теперь – новый день, новая жизнь.
Мне еще надо прочесть прощальное письмо отца, то, что он оставил у нотариуса. Полицейские отдадут его мне, когда найдут. Письмо с обвинениями.
Но теперь это может подождать.
Мне было хорошо.
Я должен был приехать сюда, пройти по обломкам моего детства.
Принять смерть моих родителей. Я сирота.
Я наконец простился с ними.
У меня ушло на это десять лет.
Отец погиб.
Мама была права. Ее пророчество после стольких лет исполнилось.
Когда-нибудь ты встретишься с папой.
Мы с ним не увиделись.
Но встретились.