– Я отправляюсь завтра… может быть, даже сегодня вечером.
– А!
– И по этому случаю хотел бы переговорить с тобой насчет…
– Насчет денег, которых тебе хочется снова у меня выманить, обобрать меня и отправиться по старой привычке транжирить их с разными потаскушками? Ну, так вы очень ошиблись в расчете. Довольно я служила вам дойной-то коровой! Я уже устала работать для поддержания ваших дебошей! Вы не получите ни одного пистоля, ни одного экю! Ах, скажите, пожалуйста, ему нужно переговорить со мной!.. Да-да, знаю я эти разговоры-то!.. «Дорогая моя красавица, дай мне несколько сотен ливров, и ты избавишься от меня на целый год… на два года… я отправляюсь пытать счастья за море… в Америку!» Плут этакий! Достанет у него храбрости переплыть море! С моими денежками в кошельке он бродяжничает бог знает где, пока все не пропьет и не проест! А там – опять ко мне… и снова начинается та же история! Нет! Кончено! Подожги все, если это тебе нравится; сожги меня… убей… разбойник!.. чудовище!. изрежь меня на куски… и все равно не получишь ни су… ни единого!.. ни единого!..
Произнося эти ругательства, Латапи, с раскрасневшимся лицом, со сжатыми кулаками, металась за стойкой, уже готовая наброситься на мужа…
Однако тот, со своей стороны, выслушал этот поток любезностей с кротким видом. Все еще находясь под впечатлением совета, данного ему Паскалем Симеони, он сознавал, что упреки жены действительно справедливы, и что, будучи гораздо более виновным, нежели она полагала, он не имеет никакого права сердиться на нее за подобные вспышки.
В это время вошла Жильетта с чашкой бульона в руках. При виде бульона гнев горбуньи лишь усилился
– Унеси его назад, Жильетта, – завизжала она, – я тебе приказываю!
Блондиночка остановилась в недоумении.
– Слышишь, что я тебе говорю? – продолжала хозяйка. – Я не хочу, чтобы он ел мой бульон!
– Но, тетушка…
– Твоя тетушка сошла с ума, дитя мое… Благодарю, малышка… последний раз ты услуживаешь твоему бедному дяде, который не забудет этого… А теперь оставь нас, Жильетта; мне нужно поговорить с моей милой женушкой о делах.
Произнеся это самым спокойным тоном, Ла Пивардьер поставил чашку на стойку, усевшись за которую, принялся есть бульон.
– Ах! Это уж слишком! – закричала Латапи и бросилась с намерением вырвать у него чашку, предмет их спора.
Но Антенор одной рукой удержал расходившуюся супругу.
– Голубушка, – продолжал он все с тем же бесстрастием, – вы, вероятно, не поняли, что я сейчас сказал нашей племяннице. Если она услуживает мне в последний раз… следовательно, она уж никогда более меня не увидит… а также и вы не увидите меня никогда; поэтому, думаю, вам не стоит так горячиться из-за какого-то глотка бульона. Выслушайте-ка меня лучше спокойно… Ступай, Жильетта. О! Не бойся, дитя мое: я не уеду, не простившись с тобой!