Девушка вышла на этот раз со слезами на глазах. Побежденная серьезным тоном Антенора, госпожа Латапи сдержала гнев и опустилась в свое кресло.
– Ну… какой обман придумали вы еще, сударь? – спросила она с досадой.
– Тут нет никакого обмана, сударыня, – сказал Антенор, – и особа, к которой вы имеете доверие… наш любезный и уважаемый жилец, господин Паскаль Симеони, может засвидетельствовать вам мое решение. Сегодня вечером я уезжаю из Парижа, с тем чтобы не возвращаться сюда более…
– Никогда?
– Никогда!
Не зная, радоваться ей или удивляться, госпожа Моник Латапи молчала.
– Да, – продолжал Ла Пивардьер, – я покидаю столицу сегодня вечером и клянусь, что никогда больше ноги моей здесь не будет!.. Теперь, взамен той полнейшей свободы, которую я вам даю… мне бы хотелось знать, что дадите мне вы?.. Ну, дорогая красавица, без шума, без скандала скажите, во сколько вы оцените нашу вечную разлуку?
Латапи нахмурила брови; несмотря на привлекательное будущее, открывавшееся перед ней, ей все-таки нелегко было решиться на пожертвования.
Но она подумала, что этим только испортит все дело, и покорилась необходимости предложить хоть сколько-то.
– Так вы говорите, господин Паскаль Симеони поручится за вас?
– Да.
– И что вы отправитесь сегодня вечером?
– Сегодня вечером.
– И не возвратитесь более?
– Никогда!
– Что ж…
* * *
Занятые своим объяснением, Ла Пивардьер с женой и не замечали, как уже несколько минут на улице, перед самым магазином, какие-то мужчина и женщина вели, в свою очередь, также очень оживленный разговор.
Мужчине было лет тридцать. Он был высок и худощав; лицо у него было доброе, честное и кроткое. Одет он был на манер бретонских крестьян: панталоны с широкими складками, три различного цвета и величины жилета, рубашка с отложным воротничком, камзол с рукавами и коротенький плащ, как у петиметров времен Генриха III. Шляпа с широкими полями, слегка загнутыми кверху, разукрашенная перьями и лентами, покрывала его голову.
Женщине, также бретонке, было лет двадцать семь или восемь. Хорошенькая, хотя немного рыжеватая, одета она была в костюм, напоминавший одеяния средневековых кастелянш, который состоял из головного убора на манер тюрбана с узким донышком, к макушке которого прикреплена была вуаль, ниспадавшая на плечи. Ее волосы, разделенные пробором посреди лба, придерживались лентой, обвивавшей голову. На шее была накрахмаленная кружевная косынка; платье – темного цвета, с широкими красными рукавами и корсажем со шнуровкой спереди; фиолетовая юбка с бархатным бортом стягивалась вокруг талии шелковым кушаком с серебряными цветами; наконец, красные чулки с разноцветными стрелками и меховые башмаки довершали ее наряд.