– Ваш очаровательный ротик всему придает невыразимую прелесть, даже самой насмешке! – воскликнул Море. – Клянусь честью, нужно быть глупцом, чтобы не оценить этого. Я сделаю даже больше, – добавил он, снимая свою серую шляпу, на которой развевалось одно-единственное белое перо. – Я осмелюсь поцеловать вас в знак благодарности; эти же прекрасные глаза обнадеживают меня в том, что и мне ответят на мой поцелуй.
Племянница кардинала охотно позволила поцеловать себя этому интересному вельможе, примеру которого последовали и все его товарищи.
Мы полагаем, что Шале, однако, поцеловал прелестную даму довольно-таки холодно.
– Не будем ли мы так счастливы, чтобы лично засвидетельствовать наше почтение кардиналу? – сказал Пюилоран, не забывая о главной цели их приезда.
– Только не сегодня! – холодно отвечала госпожа де Комбале. – Мой дядюшка, по требованию короля, уехал в Фонтенбло.
– Так рано?! – вскричали разом все заговорщики, но и Шале вместе с ними. Каким мучением для него было разыгрывать эту роль!
– О, господа, – возразила госпожа де Комбале, – его преосвященство не так много спят, как некоторые полагают!
– И мы это вам докажем, господа, если вам угодно, – произнес чей-то голос, который заставил задрожать шестерых дворян.
Это был голос господина де Лагизона, капитана гвардейцев Ришелье, который неожиданно появился под перистилем, позади госпожи де Комбале. В то же время, как по волшебству, два отряда солдат, вооруженных мушкетами с зажженными фитилями, выбежали со всех сторон.
Рядом с командиром одного из этих отрядов держался Лафемас.
Сойдя важно с крыльца, господин де Лагизон направился к маленькому лесочку, который уже окружили солдаты.
Вдруг ветви раздвинулись и появились Жан Фарин и его ларошельцы с обнаженными шпагами.
– Сдайтесь, господа! – вскричал Шале, увлеченный своим великодушием, которое заставило забыть его, что эта самая поспешность была для него стыдом и еще одним пятном на репутации.
Но у графа в эту минуту была одна только мысль: кардинал обещал ему прощение, и он надеялся на прощение для всех.
Жан Фарин, однако, и его Двенадцать Шпаг спокойно смотрели то на солдат, окруживших их со всех сторон, то на дворян, неподвижно стоящих у крыльца.
– Ну же, негодяи, – вскричал Лафемас, – сдавайтесь!
– Негодяями называются люди твоего сорта, Исаак де Лафемас, – произнес командир ларошельцев. – Шпионы и подлецы! Если бы мы не были проданы, твой господин был бы уже в нашей власти, а сам ты отправился бы на тот свет к господам де Бальбедору и д'Агильону и прочим твоим достойным друзьям!.. Но партия проиграна! Так и быть, мы сдадимся! Но не тебе, Лафемас, не тебе!.. Ну же, господа!