Это восклицание, которое польстило самолюбию Ришелье, не смягчило, однако же, его гнева. Посреди праздников и всеобщего веселья, дело несчастного было передано в суд. Одним словом, давно уже все было подготовлено для объявления обвиняемого виновным. Сам же он надеялся на помилование через откровенное признание во всех своих прегрешениях, и кардинал лично выслушивал его исповедь. Два письма, адресованные узником королю, свидетельствуют о его чистосердечии и вместе с тем о надежде на прощение, которую ему подавали. Между тем собрались судьи. Были заслушаны только три свидетеля – донесший на него друг и двое стражников. Кроме того, предъявлено было показание Месье, подписанное в присутствии короля, его матери, кардинала и комиссаров, содержавшее мнения и советы, которые тот получал от обвиняемого. После пятидневного рассмотрения дела, 17 августа, приговором судебной палаты объявлено было, что “он виновен в оскорблении его величества и в наказание за вышесказанное преступление подвергнется пытке для установления его сообщников, затем будет обезглавлен на эшафоте, после чего голову его насадят на пику, тело четвертуют и куски его повесят на соответствующее число виселиц; все имущество его будет конфисковано, а потомство лишено прав дворянства и низведено на самую низкую степень”. Король, которого мать преступника умоляла в самых трогательных выражениях, полагал, что оказал ей милость, велев исключить из приговора все, что было самого бесчестящего и бесполезно жестокого: он велел произвести только допрос перед казнью и распорядился, чтобы тело и голова были отданы матери для погребения».
* * *
Таким образом, не успел несчастный Шале, побывав во Флери, получить прощение от Ришелье, как вновь оказался во власти кардинала, поучаствовав в новом заговоре против его преосвященства…
Однако что бы там ни говорили о жестокости Ришелье, нельзя не признать, что порой для этой жестокости имелись все основания.
Доставленный в Фонтенбло господином де Лагизоном вместе с пятью другими заговорщиками, Шале, как и его товарищи, сперва получил самый строгий выговор от короля. «Я не допущу, – вскричал Людовик XIII, – чтобы кто-нибудь осмелился встать между мной и моим первым министром! Ваша судьба находится в руках его преосвященства. Пусть они ее и решают».
Его преосвященство решили все забыть – на время. За исключением великого приора де Вандома, который был арестован спустя несколько дней и препровожден в Амбуазский замок, двенадцати ларошельцев и Гонена, которые были повешены, никто больше не мог пожаловаться на злопамятство господина де Ришелье.