– Куда же вы, сударыня? – промолвил Паскаль Симеони.
Татьяна не нашла в себе сил даже ответить… она лишь растерянно указывала рукой на эшафот, где Шале в этот момент наносили третий удар.
– Да, – продолжал Паскаль мрачным голосом, в котором проскальзывали нотки пугающей иронии, – этот палач неловок, не правда ли? Но для вас-то от этого зрелище лишь выиграет в занимательности! Еще бы – господин де Шале так страдает!
Ларидон между тем нанес очередной удар.
– Нет! Нет!.. Пощадите! – прошептала Татьяна. – Я раскаиваюсь… я стыжусь своей ненависти!.. Пощадите!.. Я не хочу более видеть… не хочу более слышать!..
Ларидон продолжал рубить.
– Не хотите более видеть!.. Не хотите более слышать!.. Полноте, вы шутите! А вот я хочу, чтобы вы видели… чтобы вы слышали!.. Разве вы здесь не за этим?
Стоны графа становились все более жуткими.
– Убейте меня! Убейте и меня тоже, – вскричала Татьяна, тщетно пытаясь вырваться из железных рук Паскаля… – Ах!.. Возьмите все мое состояние!.. Жизнь!.. Только отпустите меня!
– Палач еще не закончил… Анри де Шале еще не умер!.. Вы останетесь… останетесь… и будете смотреть…
– Сжальтесь!
– Сжалиться? А вы, имели ли вы жалость к этому человеку?.. Не вы ли проявили себя самым жесточайшим и неумолимым его врагом?..
Ларидон продолжал наносить удары… Мертвенно-бледная, с искаженными чертами, с пеною у рта, Татьяна рвалась от окна, у которого держал ее охотник на негодяев, повернув ее лицом к эшафоту.
– И это еще не все! – сказал он. – Эта смерть… эта ужасная смерть, при которой вы присутствуете… будет преследовать вас всю жизнь! Вы будете ежеминутно видеть перед собой эту кровь… слышать эти стоны! Ах! Смотрите!.. Эта кровь брызнула прямо на вас, злодейка! Да… да… она обагрила ваше лицо…
– Боже мой!
Это восклицание произнесено было таким задыхающимся голосом, что Паскаль против воли прекратил эту пытку. Впрочем, Татьяна уже не способна была страдать; чувства ее уже оставили… Как только пальцы Паскаля разжались, она обрушилась на паркет.
Он посмотрел на нее…
Она не умерла, нет, не умерла. Разве что за какие-то десять минут состарилась лет на тридцать.
Ее волосы были совершенно седыми.
* * *
Предоставив помощникам собирать в гроб останки графа де Шале, чтобы затем передать их его матери, палач-любитель поспешил укрыться в тюрьме.
С большим трудом он выпросил у охранников другое платье, дабы заменить окровавленную одежду… и воды, чтобы обмыть руки и лицо.
С еще большим трудом он добился разрешения побыть на тюремном дворе до вечера.
– Вы свободны, – говорили ему, – зачем же вам здесь оставаться?