Марк гладил теперь оба моих соска разом, обводил их большими пальцами, сжимал, потирал, а мне хотелось скулить от этой ласки, от необузданного желания, которое она вызывала во мне. Я дрожала и кусала губы, чтобы не застонать в голос.
Марк резко выдохнул и вдруг задрал ткань майки, разом обнажая грудь. Выпрыгнули маленькие тёмные ореолы с тугими, собравшимися в горошины соски. Марк замер. Лихорадочно облизнул губы. Его потемневшие глаза завораживающе блестели.
Я неожиданно для себя застеснялась, что вот так сижу перед ним, с грудью напоказ, со стоячими сосками, отчётливо выдающими моё возбуждение. Ещё с такими крупными, хотя обычно они были едва заметны.
Попыталась было прикрыться под его жгучим взглядом, но Марк поймал меня за руки, остановил.
— Не прячься, — сказал он глухо.
Перехватил оба моих запястья одной рукой, завёл мне за голову. Второй рукой мягко нажал, опрокидывая на подушку.
— Марк, я… — начала было я, сама не зная, что хочу сказать, как остановить его… и хочу ли.
— Ш-ш-ш, — он навис надо мной и, одной рукой прижимая к кровати запястья, другой лаская грудь, поцеловал меня в губы. Сразу раскрыл их, с напором проник языком, поцеловал жадно и бесцеремонно, требуя, а не прося.
Я задыхалась, лёжа под ним. Было нечто звериное в том, что он удерживал меня как бы в плену, не позволяя вырваться — и ласкал, гладил, трогал в своё удовольствие. Грудь горела от его прикосновений, губы — от его поцелуев. Я пылала, как в аду, внизу живота мощно пульсировало, по всему телу шли волны острого, яростного наслаждения.
И тут он оторвался от моих губ и обхватил ртом истерзанный пальцами сосок. Я запрокинула голову, тело свело в яркой, ослепляющей судороге удовольствия. Это было безумие. Если бы я могла превратить свои чувства в слова, я бы запротестовала, закричала бы, умоляя не мучить, спрашивая, зачем он делает это со мной, зачем дарит это пьянящее, неизведанное удовольствие, привязывает к себе, укрепляет всё сильнее и сильнее нашу связь, делает меня всё больше своей.
Это было нечестно. Я не могла воспротивиться. Я хотела его. Хотела, чтобы он раздел меня полностью, чтобы разделся сам, хотела увидеть его целиком, во всей его дьявольской наготе, хотела, чтобы он накрыл меня своим телом. Хотела ощутить его в себе.
Воспоминание о том, что месячные ещё не прошли, совпали с лёгкой болью от сокращений в матке. Я застонала, попыталась уйти от прикосновений. Марк сразу отпустил меня и спросил с тревогой:
— Что случилось?
— Больно, — сказала я с извиняющейся улыбкой, опуская ладонь на низ живота.