— Ну и как?
— В порядке, брат. Все в порядке.
Борис попытался восстановить в памяти недавние события, еще раз прочувствовать все, а вернее, посмотреть на себя со стороны; он никак не мог уяснить себе суть скандала, причину гнева, охватившего его, когда Здися сказала, что он «жалкий трус», и своего страха, беспокойства о ней, и своего надуманного отчаяния; уже не первый раз он отмечал несоответствие своих представлений фактическому положению вещей; частенько его охватывал гнев, которому трудно было потом найти оправдание, иногда им овладевали беспокойство и страх, когда Эва и Магда убегали в киоск или магазинчик и возвращались не сразу, ему мерещились их окровавленные тела под колесами трамвая, он выбегал их встречать, запыхавшийся, несчастный и смешной; или когда Здися после какой-нибудь ссоры, нарочно спровоцированной ею же самой, уходила и не возвращалась допоздна, он уже видел ее утонувшей в реке, но не отправлялся на поиски, потому что неизбежно пошел бы не к реке, а в мастерскую Тарновича; и потом он посмеивался над самим собой, но в следующий раз делал точно так же. Вот и сегодня. «Сжалься, Борис», — сказала она, это он хорошо помнил, она говорила о любви, это так на нее непохоже, что-то в ней изменилось, наверное, к худшему, потому что она начала разыгрывать пошлые комедии, раньше она этого не делала, в крайнем случае, когда ей надо было смыться в неподходящий момент, а предлога не находилось, она умышленно начинала ссору, чтобы иметь основание считать себя обиженной. Сегодня все протекало нормально, обыденно, и только его реакция была неправильной. Она приехала, в этом не было ничего удивительного, приехала, чтобы сообщить ему приятную новость, уговорить его работать над памятником; девочек не привезла, так как понимала, что в их присутствии ей труднее будет поговорить с ним, он убежит с ними в лес и разговор не состоится; возможно, она надеялась, что тоска по девочкам заставит его вернуться в город, а следовательно, взяться за памятник; ничего необычного не было в том, что она приехала, только он, как обычно, держался неестественно, вопреки всем своим намерениям; в результате из пустяка выросла трагедия, а по существу жалкий фарс: он места себе не находит, беспокоясь за нее, и этот финал: «Вот прекрасно, с тобой хочет поговорить Збышек». Увы, это было не смешно, а бесконечно глупо и постыдно, хорошо, что Матеуш не пришел раньше.
— Что-нибудь серьезное? — поинтересовался Матеуш.
— Как всегда у нас, ты знаешь.
Матеуш толком не знал, только догадывался, он никогда не расспрашивал, сочувствовал брату, но не лез со своим сочувствием, понимая, что все несчастье Бориса в нем самом; когда-то давно он пробовал говорить с ним об этом, но безуспешно, позже уже не пытался, между ними был молчаливый уговор: не затрагивать сокровенных тайн души. Как-то Борис сказал: «Не заглядывать друг другу в карты», и Матеуш понял: каждый самостоятельно разыгрывает свою партию; даже самый благожелательный болельщик нежелателен.