Борис ругал себя за эти мысли, но никак не мог избавиться от них.
На почте он встретил Монику, она пришла платить за телевизор.
— Матеуш вернулся, — сказала она вместо приветствия.
— Вернулся.
— Я видела твой памятник в кинохронике.
— Ага.
— Матеуш хорошо себя чувствует?
— Слава богу.
— А ты?
— Какая тебе разница?
— Хочешь выпить?
— Не с тобой.
— Жену ты быстро спровадил.
— Углядела. Ну и что?
— Значит, мы можем выпить.
Они купили по пол-литра и килограмм колбасы, через поле отправились в лес. Было холодно. Но они быстро забыли про холод. Когда стемнело, начали реветь олени.
— Ты только смотри, ребенка мне не сделай.
— А то что?
— Сломаю тебе вторую лапу.
Потом они пели украинские песни. Моника не знала слов, но это ей не мешало.
Над Желтым прудом клубился туман, похожий на вспоротую перину, ветерок, налетая время от времени, поднимал клубы пуха. Нырки уже не пищат, улетели. Тишина. Изредка только плеснет щука. Ольха пахнет торфяником, резкий холодок бодрит. На лугу копны сена второго покоса, серые, растрепанные. Где-то здесь в камыше покоятся останки его собаки, их надо найти и предать земле.
Феликс был без ружья, и ему нечего было таиться, да и намерения у него были совершенно невинные, в согласии с законом, он хотел предать земле останки Рыжего, если найдет их, посмотреть место, где затонул его обрез, и ничего больше; но по привычке, ставшей уже его второй натурой, он шел осторожно и тихо, не подымая лишнего шума. Пробираясь к воде извилистой тропкой среди камышей и лозняка, по кочкам, торчащим из трясины, уже издали он заметил, что кто-то стоит в кустарнике; с еще большей осторожностью, не спеша, он продолжал двигаться вперед на полусогнутых ногах; когда он совсем приблизился к неподвижной фигуре у воды, он даже присвистнул от удовольствия. На мысу, против острова, стоял человек в тирольской шляпе с ружьем под мышкой, видимо, приехал на уток, он может так стоять до обалдения, нету уже никаких уток, улетели неизвестно куда.
Феликс с минуту постоял, прислушиваясь, не залает ли собака: ведь этот «тиролец» мог приехать с легавой, ему это по средствам, журналисту, редактору, собакоубийце, мог также приехать с друзьями, но это было бы уже нежелательно. Феликс, однако, уже давно бродит здесь и что-то никого не заметил, да и сейчас все вокруг спокойно, значит «тиролец», слава богу, приехал один. Феликс медленно крался к нему, еще точно не зная, что предпримет, когда окажется с ним лицом к лицу, лучше всего застать его врасплох, насладиться его испугом, столкнуть в воду, пусть поплавает, а если не умеет плавать, пусть идет ко дну, это ему за Рыжего. Охотник переступал с ноги на ногу, видно, у него от долгого стояния затекли конечности, затем он отстегнул от пояса маленький складной стульчик и долго пристраивал его, ища удобное место, наконец сел, положив ружье на колени. Теперь можно прыгнуть, с разбегу пнуть его, и он нырнет в воду, не успев даже вскрикнуть, пусть только чуть стемнеет. Вот здорово получится.