Миколайчик в окне адвокатской конторы, резиденции ПСЛ, помрачнел, приуныл. Это заметил Сухацкий. Летят к чертям семьдесят пять процентов мандатов, так всегда бывает с теми, кто одержим манией величия. Сухацкий считает, что Миколайчик одержим. Можно ли, следует ли выражаться подобным образом о вице-премьере? Сухацкий гогочет, словно от удачной остроты. И Кароль тоже смеется, с некоторым запозданием, вяло.
— Что с тобой? У тебя неприятности?
— Ничего особенного. Жена немного недомогает. Знаешь, первая беременность.
«Победа на всем фронте. Сокрушительный разгром реакции. Провал вражеских происков и безумных планов реставрации капитализма». — Сурма подкручивает динамик, потом хлопает себя по коленям.
— Беспокоился о вас, товарищ Новак, о вашем повяте, ей богу, боялся! Вы тут не бездельничали. — Он хлопает Кароля по плечу. — Тут трудный участок. Теперь я вам могу сказать. Мы всерьез считались с возможностью поражения в вашем повяте. Поздравляю, Новак, видна хорошая партизанская школа, молодой, но дельный, верно?»…
— Нет.
— Что нет?
— Я не буду пить.
— Чудак. За победу. По одной.
Смоляк того же мнения, что за победу надо выпить по одной. Они умеют пить. Кароль не умеет. Кружится голова, на глаза навертываются слезы. Его отвезут домой. В полночь можно себе позволить, в полночь все позади. Смоляк крепко обнимает Кароля, целует.
— Теперь отдохнем. После амнистии «факельщики» повылезают из леса, все до единого, вот увидишь, вот увидите, теперь начнется нормальное строительство социализма. Люди не успеют оглянуться, как построят социализм. Для Смоляка социализм — это новостройка. Из пустотелого кирпича и под толем, например. Пусть будет и новостройка.
Спал он долго. Когда проснулся, взглянул на календарь, 20 января. Итак, свершилось. Выборы позади. Все. Получилось. День хорош. Ясно и тихо. Может быть, даже чересчур тихо.
— Начинаешь пить? — Это Магда. Кароль смотрит ей в глаза, они такие же, как и вчера, осколочки льда.
— Нет, только одну рюмку, по случаю победы. Ты понимаешь, что это означает? Самый тяжелый этап пройден. Теперь никто и ничто не повернет нас вспять.
— Я ждала, пока ты проснешься.
— Вот я и проснулся.
— Ты сделал великое дело, Кароль.
— Я тебя не понимаю.
— Я говорю о Бартеке. Спас человека. Ты недоволен? Ты ведь хотел его спасти. Непременно. Очень хотел. Я, пожалуй, одна знаю, как тебе этого хотелось. Ты шел на риск. Это была смелость. Большая смелость.
— К чему эта ирония?
— Если бы ты выдал, он бы попал под суд. Нет, не сейчас, только после объявления амнистии, он явится добровольно и будет спасен. Не попадет за решетку. А в памяти зарубцуется. И все будет в порядке. Благодаря тебе. Только тебе. Ибо Чеслав…