— Отпусти его, Матеуш.
Он встал, огляделся вокруг. Конвоир взял у Феликса автомат и внимательно разглядывал его, что-то бормоча под нос. Остальные заключенные стояли неподвижно на своих местах, никто не сбежал, но и никто к ним не подошел, и это больше всего поразило Матеуша. Он смотрел непонимающими глазами на этих людей, которые видели и одновременно не видели происшедшего, на Мануся, сидевшего на земле. Тот ощупывал свою шею с таким видом, будто только что выскользнул из петли. Наконец Манусь встал, и Матеуш думал только о том, что ему делать, если тот бросится бежать; теперь Матеуш не станет догонять, пусть конвоир сам позаботится об этом; но Манусь не убегал, а стоял, тяжело дыша, и Матеушу показалось, что он притворяется.
— Чего это ты надумал, дурак? Кого хотел подстрелить? Меня или его? — Матеуш показал рукой на конвоира.
— Никого. Попугать хотел.
Матеуш подошел к нему и наотмашь ударил по лицу. Манусь качнулся, но не упал, и это удивило Матеуша, откуда в такой дохлятине столько силы, он решил было подправить с другой стороны, но конвоир схватил его за руку, ничего не сказал, но посмотрел на Матеуша, то ли прося, то ли приказывая, что в конец разъярило Матеуша.
— Ты, парень, свою пушку стереги. А то в следующий раз помощников может не оказаться. А эту крысу оставь мне.
Все заключенные теперь сгрудились возле них, окружив плотным кольцом.
— Успокойся ты, часовщик, оставь, — проговорил один. — Слышишь? Шеф деньги получает, пусть шеф и занимается им. — И он кивнул на Мануся.
— Не подлизывайся, — добавил второй. — Все равно тебе ничего не перепадет.
Они смотрели мрачно и свирепо, будто грозили. Угроза их носила чисто абстрактный характер, что они могли сделать Матеушу или Феликсу? Да ничего, они только выражали свою солидарность с Манусем, но делали это лишь теперь, когда Манусь был обезврежен. «Возможно, они и правы, — подумал Матеуш. — Неприятное дело».
— Ничего тебе не перепадет, — повторил тот, второй, но тут заговорил конвоир:
— А вот и да.
— Что «да»?
— Бунт. А эти двое подавили бунт.
«Спятил, — решил Матеуш, — несет какую-то чушь». Конвоир, будто китая его мысли, принял боевую позу.
— Кругом! — скомандовал он. — По два становись! Ты пойдешь последним, — ткнул он Мануся.
Сбежались люди с соседнего поля, с любопытством и сочувствием, чуть страшась, рассматривали Мануся.
— Разойдитесь! Давайте работайте!
Но никто не слушал, глазели во все глаза, как конвоир гнал свое стадо к шоссе, шагая в самом конце, уткнув дуло автомата в спину Мануся.
— Стой! — остановил он их на краю шоссе, и было видно, что он не знает, как быть дальше, оглядывался по сторонам, ища подмоги. Судьба была милостива к конвоиру, со стороны города по шоссе ехали на велосипедах два милиционера, и конвоир остановил их.