— Еще раз выстрелить? Как думаешь?
Он кивнул.
С нескольких шагов она выстрелила в ухо, зверь умолк, осел, будто сильно подтаявшая снежная баба.
— Ты спасла меня.
— Что ты городишь?
— Он шел на меня.
— Он убегал. Ты ловко промахнулся. Взял слишком высоко. Он убегал и прошел бы мимо тебя в нескольких шагах.
— Ты думаешь, я испугался?
— Я впервые убила кабана. — И она бросилась Борису на шею. — Поздравь меня!
— Я очень рад, Калинка. Поздравляю.
— Даже Матеуш не добывал такие клыки.
— А у меня есть лучше. Ты не видала моих трофеев?
— Ты еще эти не рассмотрел, а говоришь, что у тебя лучше.
Действительно, в его коллекции клыки были лучше, но вот эти, даже если б они были совсем жалкие, как же, в сущности, важны для него. Он не знал, завидует ли он Калине или только стыдится своего промаха и испуга, своей беспомощности.
— Никуда я не гожусь, Калина, — сказал он.
— Как художник или как охотник?
— Ну что ты смеешься? Почему?
— Боже, уж и порадоваться нельзя.
— Что будем с ним делать?
— Надо его выпотрошить.
— Этой рукой я не смогу.
— Ты же здесь не один.
Она взяла его охотничий нож, завернула рукава выше локтя.
— Помоги перевернуть его.
Из вспоротого брюха ударила жаркая вонь, Борис не выносил этого запаха и никогда не потрошил крупного зверя, не выпив предварительно четвертинки, делавшей его нечувствительным к запахам; сейчас его мутило, того и гляди начнет рвать, только этого ему не хватало для полного позора. Он старался глубоко дышать, хватая воздух ртом, и не смотреть на внутренности. Но не выдержал.
— Ну и неженкой ты стал, — заметила Калина, не то сочувствуя, не то удивляясь. — Отойди. Как-нибудь сама справлюсь.
От кишок поднимался пар, пахло хлевом. Борис закурил. Калина вытирала руки о траву, была довольна.
— Посторожи его, я сбегаю за тачкой.
Борис сидел на кабаньей туше, рядом лежала его трехстволка и штуцер Матеуша, Калина побежала без ружья, так легче идти. Здися ни за что бы не пошла ночью по лесу даже с автоматом. «Если вдруг появится Лель или Гловацкий, или еще кто-нибудь, я скажу, что стрелял за Желтым прудом, на самой границе и здесь прикончил его». И это будет двойная ложь: не за Желтым прудом на границе, а здесь, в чужом округе, без разрешения; и не он убил, а Калина, спасая ему жизнь. Если бы Калина догадалась прихватить пол-литра — в таком дурацком положении необходимо выпить. Человек впервые, наверное, напился не перед лицом опасности и не от чрезмерной радости, а тогда, когда оказался в нелепом положении, в которое он попал невольно, случайно. Наверное, Матеуш так же вот случайно спас конвоира, если он вообще его спас, потому что могло быть так, как с этим кабаном, который совсем и не набросился на него, а просто убегал в неверном направлении; возможно, тот опасный преступник из газеты тоже был неверно понят; лучше всего, если бы Калина с этой тележкой не пришла совсем, если бы никто никогда не пришел сюда, разве что Моника; холодно, уже за полночь.