Наташа поверила ему и дала себя отстранить нежным, но решительным жестом. Нуми шагнул вперед. Цепь напряглась. Презрение в голосе дракона было едким, как аммиак:
– Значит, я вижу настоящего мужчину, решившего бросить мне перчатку?
– Ишь ты, разговорчивый… – пробормотал кто-то в цепи.
– Нечего на наших девок зариться, – ответил сипло Ходьков.
– Ваших? – удивился драконий мальчик. – Каждое мыслящее существо принадлежит только и единственно себе. Но вот ты под определение мыслящего, насколько я вижу, не подходишь. Твой разум кипит бесформенной злобой, разочарованием и трусостью. Ты хочешь меня ударить, но, несмотря на свиту драчунов, некоторые из которых отважнее тебя, не решаешься этого сделать.
Цепь обалдело молчала.
– Послушай, ты хочешь турнира из-за Наташи, но почему же незаметно, чтобы ты испытывал к ней что-либо хорошее? Во имя чего ты идешь на поединок, не пойму… Лучше уединись ненадолго и разряди, усмири свою ненависть. Нельзя идти в битву без возвышенного в душе, самому же лучше, не то гнев задушит тебя. Это опасно, рискуешь превратиться…
Нуми умолк, потому что взбешенный почти сочувственными нотками в голосе противника Ходьков замахнулся и врезал кулаком в нос чужака. В последний короткий миг перед ударом Вовик увидел оранжевый блеск глаз странного пацана из Заречинского района, где находилась известная своей шпаной 17-я школа. А потом у него искры посыпались из глаз, угасая в слезах.
Нуми даже не пошатнулся. Особенностью гибридного его организма являлось, в частности, наличие в носу кости вместо хряща. А кости драконов, кои пока учатся до столетнего возраста летать и имеют привычку частенько падать на гранитные скалы, крепки. Так что Вовик с таким же успехом мог испробовать джеб в чугунную рельсу. Вопль его парализовал цепь добровольческой зондеркоманды.
– Не бей меня больше, – посоветовал Нуми, – дольше в гипсе будешь ходить.
Ирония, как и понятие о рабстве, весьма смутно находило пристанище в драконьих мозгах. И тут со стремительностью Первой Конной налетела Настя Диденко в накинутом на плечи мужском пальто и в мокрых домашних тапочках. Не обращая внимания на стонущего и держащего на весу правую руку Вовика, она довольно выпуклой грудью, как броней Т-34 надвинулась на пятившегося, несмотря на численное свое превосходство, агрессора, при этом сварливо крича, словно базарная Матрена:
– А ну пошли вон, добры молодцы! Марш отседова, кому говорят? Я Сереге Кирюхину позвонила и Саньке Бесшабашному, коли руки чешутся, можете их обождать, вам потом маманьки йоду и зеленки на хари помажут! Че стоишь, як быдло, драпай, бо портки опосля Саньки стирать будешь! Сопляки! – крикнула она вслед ретировавшемуся в беспорядке противнику. И рассеяв таким образом «орду поганую», повернулась к Наташе и дракону, чуть не выронив пальто в лужу: – У вас все в порядке, ребятки-козлятки? Кто же так волков не боится, по лесу ходя! Хорошо, я этих мародеров у подъезда заприметила. Ошивались, ошивались, а потом юрк – и нету. Папашин бинокль хвать – позырила и обмерла: не иначе как Наташку с хахалем бить будут! Я сразу шасть сюда…