Странно, почему он не нападает первым? Вроде бы, вояки такого калибра должны рваться вперед, не давая противнику опомниться… Или это – дуэль с непреложными правилами?.. Или он просто удивлен тем, что я так похож и в то же время не похож на него самого? Нельзя ли этим воспользоваться?..
Чушь! Да, наверное, я странен в его глазах. И что из того?! Он воин, а я не более чем его очередная глупая жертва.
Нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на Королеву, на эти точеные плечи и ключицы, на стан, губы, глаза… Удержался из-за стыда и страха быть пронзенным в спину.
И я кинулся на Соперника, будто кончая жизнь самоубийством прыжком ласточкой с балкона девятого этажа…
Он мог встретить мой неуклюжий выпад, небрежно выставив свой меч, а потом насадить меня, как шашлык на шампур, – и это был бы логичный и естественный исход схватки.
Однако меня спасли исключительно мои неловкость и неумение обращаться с холодным оружием.
Я ринулся в атаку, дурацки размахивая своим оружием, и на взмахе моя трясущаяся и ослабевшая от ужаса рука… выронила меч. Я тут же замер, ступни просто прилипли к земле. Но клинок продолжил свой нечаянный и непреднамеренный полет.
Он вошел в тело воина как раз в просвет между ороговевшими пластинами, между грудью и животом (просвет этот то расширялся, то сужался в такт дыханию Соперника). Меч невероятно легко пронзил внутренности и со стуком ударился в позвоночник. Рукоять задрожала. Лезвие торчало наполовину наружу. Меня чуть не стошнило. А воин застыл, кожа его вдруг стала мраморной, взгляд резко потускнел и угас, тонкая струйка крови потекла по пластинам живота, другая зазмеилась из уголка приоткрытого в немом крике рта. Потом воин рухнул навзничь, не издав даже тихого стона. Я стоял и тупо смотрел на убитого, не веря в свою победу. А потом потихоньку поверил – и меня пробрала дрожь, почти судорога.
Но Королева знала, что делать.
Она приблизилась к мертвому врагу, извлекла меч из поверженной горы мускулов, сложила ладони ковшиком и подставила их под бьющей ключ крови. Затем оглянулась на меня и протянула мне полные пригоршни.
Пей, сказали ее глаза. Они блестели. Губы шевельнулись – то ли чтобы подкрепить требование словами, то ли приглашая их поцеловать.
Я не стал отворачиваться. Опустился на колени, но пригубил жутковатый напиток не сразу. Сначала провел ладонью по ее щеке. Она в ответ склонила голову набок, на миг прижав мою руку к своему теплому плечу. А потом, уже настойчивей, поднесла пригоршни к моим губам и снова посмотрела на меня – пей!
И тогда я понял, что готов ради нее на все, а она для меня – вряд ли, но это неважно, важно, что я брошу к ее стопам все, что смогу, и даже больше.