В зале оставались всего двое стражей. Один витяк бросился вперед, а другой, прежде чем последовать за собратом, неистово заорал в передатчик. Они ничем не могли помочь. И тогда Шар подняла свое грузное туловище и отбилась боковым ударом хвоста. Как хлыст он отбросил Георгия на десять шагов, сбив его с ног. Пресветлый кубарем покатился по полу, но тут же вскочил на ноги. Развернулся и воткнул меч почти до рукояти в живот набежавшего витяка. Выдернул клинок и встретил лезвием следующий взмах драконьего хвоста. Плеснула черная кровь.
Другой витяк, совсем обезумев, кинулся пресветлому на спину, но не успел повалить. Георгий выгнул стан и выставил стража, как щит, навстречу третьему удару хвоста. Я ясно услышал жуткий хруст переломанных костей. Со всех коридоров вливались толпы одичавших стражей. Георгий замешкался на секунду, затем примерился и запустил оружие в одну из поднятых голов Шар. Меч попал в основание шеи. Второй умопомрачительный писк… Витяки без разбора прыгали в образовавшуюся кучу борющихся тел. Шар успела извлечь меч, как занозу, клинок забренчал по плитам перед моими ногами.
– Подними меч и добей ее! – вскричал Георгий. – Подними меч, Евтим!
Словно во сне я нагнулся и взял оружие. Отбросил книгу. Падая, она раскрылась. Со страницы на меня глянула икона Богородицы с младенцем. И вроде бы, должна была она быть молодой и блаженной. Но выцветшие от возраста глаза ее остановились на мне. В них я увидел убийственную тоску, неземное страдание: «Страшно тебе, сын?» Я опустил руку с клинком. Ноги подкосились. Я судорожно сжался на полу в комок и заплакал. Последнее, что увиделось мне перед шоковым трансом, был оскал колобра Баяна…
…Исмаильтяне разошлись, разлетелись, как птицы по воздуху, по всей земле болгарской. И встречные кого рубили мечом, кого уводили в плен, а те, кого смерть от их рук миновала, погибли от голода, ибо наступил такой голод, какого не было с тех пор, как мир был сотворен. И опустела земля, и не стало ни князя, ни вождя, ни наставника среди людей, ни избавителя, ни спасителя. И тогда живые завидовали умершим прежде…
Тяжелы шаги мои по пыльным шляхам Фракии. Без кандалов шел, не отказывали мне в пище или в питье. Даже предложили сесть в телегу. Я отказался. Я хотел сам пройти весь путь к моему заточению. Ехали днем, ночевали станом возле дороги. Когда ночь случалась ясной, я замечал беженцев, которые обходили нас издалека. Иногда мной овладевало безумное желание идти к ним и говорить с ними. Но я не знал, что могу им сказать. И стыдно было предстать перед людьми. Ведь спросят же: «Почему покинул нас Бог?» Или: «Почему ты покинул нас, отец Евтимий?»…