У больницы Миронова встретил оперативник Александр, который и объяснил ситуацию более подробно. Несколько часов назад в больницу пришла женщина, которая стала утверждать, что приходится матерью этому мальчику, но — спасибо бдительным дежурным! — она не смогла попасть к ребенку раньше, чем на место прибыл следователь.
Когда МВД с оперативником поднялись на этаж, она сидела возле палаты.
Вела себя женщина достаточно спокойно и рассудительно. Только вот выглядела довольно неопрятно. Одежда висела на ней, как на тонких прутьях вешалки, сутулые плечи сигнализировали о подавленности и неуверенности, спутанные, местами поседевшие волосы и красные глаза — о том, что она давно не следит за собой, а мешки под глазами намекали на бессонницу.
— Добрый вечер! — МВД постарался разрушить любые возможные барьеры между ним и этой женщиной, доверительно сев вплотную к ней на скамью. — Меня зовут Виктор Демьянович Миронов. Я следователь. Как вас зовут?
— Ирина, — нервно выпалила она, всей грудью подавшись вперед, как бы говоря: «Это я… Объясните же что-нибудь!»
— Скажите мне, Ирина, вы действительно думаете, что этот мальчик ваш сын?
— Да.
Миронов обернулся и посмотрел на Александра таким жалобным взглядом, словно бы просил: «Умоляю, скажи, что она сумасшедшая или это совпадение!» Оперативнику даже стало неудобно, будто он был в чем-то виноват.
Но что же тут такого? Нашлась мать — это же хорошо! Конечно, для мальчика такой поворот событий наилучший, но не для следствия. Теперь к делу подключалось море дополнений и новых обстоятельств. Нужно было доказать, что она действительно мать этого ребенка, проверить ее психическое состояние, найти доказательства, провести допросы и экспертизы. Но самое главное — вдребезги разбивалась любая теория, которая выковывалась в течение времени со дня возбуждения уголовного дела. У мальчика есть мать, а значит, детские дома и приюты к этому делу не причастны, значит, попытка убийства мальчика, вероятно, не имеет никакого отношения к тем найденным в очистных сооружениях телам. Это означало вероятную виновность самих родителей в пропаже сына. И это пронеслось в голове следователя еще до того, как он допросил женщину. А сколько новых фактов могло открыться после подробной беседы — можно было только представить… И вроде в глубине души Миронов очень хотел, чтобы эта женщина действительно оказалась матерью мальчика, ведь такой исход намного лучше, но дело опять начинало идти наперекосяк.
А как же тогда быть со всеми этими совпадениями? Одинаковая одежда на трупах и на выжившем, рассказ мальчика из детского дома — он, кажется, говорил о том, что найденный паренек был у них и говорил о маме, — сны Миронова и обрывочные воспоминания ребенка, звонок от неизвестной… — все это нужно было снова связывать во что-то новое и безупречное.