В течение двух недель Ася разрывалась между пресловутой девичьей гордостью и лёгким недовольством, что этот мужчина, едва открывшись, покинул её на столь длительный (по любовным меркам) срок. На протяжении всех этих четырнадцати дней едва она начинала думать о нём, как тут же к горлу подступал спазм, и оно становилось мокрым и хриплым. Тогда Ася представляла, как будет говорить с ним о музыке, — разумеется, если с ним вообще возможно об этом говорить, — представляла, как они вместе отправятся бродить по всем уголкам её детства, жившим в её воспоминаниях, представляла, как она наконец-то поделится с мужчиной своим одиночеством, и он её примет такой, какая она есть, без всяких поправок и оговорок. Ася жила в предчувствии этого обещанного удовольствия, словно маленький ребёнок в ожидании новогоднего сюрприза. Иногда она сгорала от нетерпения, а то вдруг делалась равнодушно-спокойной и говорила сама себе, что её совершенно не касаются нездоровые выходки случайного провинциала. Мало ли кто положил на неё глаз, ей-то что? Однако внутри не прекращала сверлить мозг фраза: «Я люблю свою жену», и это была не случайно обронённая реплика, а вполне сознательное заявление, предупреждение, что их будет трое. Да, их будет трое, и Ася не имела ни малейшего представления, кто в этом триптихе будет центральной фигурой, а кто боковыми, но предчувствовала, что очень скоро её благовоспитанность и устоявшаяся мораль будут безвозвратно попраны, если не сказать уничтожены. Она многократно обсуждала этот вопрос сама с собой, но не для принятия решения, а по большей части для соблюдения внутренних приличий, ибо решение было уже принято.
Я купил два билета к морю, — слишком буднично, словно они были супругами со стажем, сказал Евгений по прошествии двух недель, — мы улетаем завтра на целых четыре дня.
— Как завтра? Вы с ума сошли? Но, я не могу завтра, — запротестовала почти оскорблённая Ася Петровская, — у меня же работа.
— Попробуй договориться, — всё так же бесцветно продолжил он, — Асенька, работа — это повседневность, и это совсем не то, ради чего женщина может отказаться от живой настоящей радости.
— Откуда вам знать наперёд, что женщина может и чего она не может? И вообще, что за дурацкие рассуждения? — злилась Ася, стыдясь этого разговора и саму себя за то, что принимала в нём участие. Её приводила в ужас его решительность и собственное послушание этому незнакомому человеку. Евгений приблизился и нежно поцеловал её в губы, она ощутила вкус его кожи и, как взрослая, зрелая женщина, почему-то сразу успокоилась, ей стало всё равно, что может случиться с ней и окружающим её миром. Как странно! Как странно его губы меняли для неё мир: они открывали Асе глаза и она на всё смотрела иначе. Почему этого не случалось с ней раньше?