Он думал (удивляясь, почему вдруг, ни с того ни с сего, размышляет об этом):
«Мы (или только я?) воспринимаем мир гораздо острее, эмоциональнее, чем способен выразить наш язык. На самом деле нас волнует только собственная судьба, и это присущее нашему сознанию качество несправедливо нарекают эгоизмом, наполняя отрицательной коннотацией, тогда как по сути мы прирожденные, запрограммированные самим мирозданием актеры, которых интересует только одна роль, своя, да и ее нам редко когда удается сыграть до конца, а остается только заученно повторять чужие».
Тут он снова ощутил укол страха. Как те его приступы, когда только начинал заболевать, но лунатизм еще не накрыл с головой, заставив перестать бояться. Врач испугался, что болен. А это означало, что процесс пошел в обратную сторону, и он постепенно выздоравливает.
Других источников, кроме снимков с вертолета, о городе сомнамбул не было, и оставалось лишь гадать, какие еще зверства творятся в нем. Конечно, и сделанных фотографий хватало за глаза, чтобы с отвращением отвернуться от проклятого города, поставив на нем крест, но все же к нему оставался интерес, пусть и нездоровое, но вполне объяснимое любопытство, и губернатор рисовал картины одну страшнее другой. Впрочем, несмотря на все жестокости, надо признать, лунатикам, лишенным того изощренного рационализма, который изобрел инквизицию, газовые камеры и атомную бомбу, было далеко до злых гениев человечества. Если смотреть беспристрастно, то в целом они даже не превзошли человеческий род в жестокости, которую тот проявлял на протяжении своей истории. При этом у них, в отличие от психически нормальных людей, из поколения в поколение устраивавших, к примеру, бесконечный геноцид — а как иначе назвать истребительские войны, хотя бы две Мировые? — было оправдание: свалившаяся невесть откуда болезнь, вызвавшая нравственную мутацию. Но так ли уж сильно они мутировали? Перебирая новые снимки из зараженного города, которые регулярно доставлял вертолет, губернатор думал:
«Они не люди? Во всем виновата болезнь? А может, она только вскрыла нашу подноготную? Тюрьмы, армии, офисы. Разве отношения там не строятся на скрытом каннибализме? И разве они не превращают в сомнамбул? А та система угнетения, та государственная пирамида, на вершине которой он стоял в своем крае, разве она не имеет основанием страх, жестокость, а главное, абсолютное бесчувствие? Разве то, что мы построили, все эти переполненные города, не скопление одиноких лунатиков, и разве наша цивилизация не цивилизация сомнамбул?»