Поэтому для меня как-то особенно внушительно звучит, что в составе первой детской команды МКС на левом инсайде Канунников, на правом инсайде Старостин. Правда, не те знаменитые, а всего-навсего их младшие братья.
В день отборочного пробного матча я с утра надел свой футбольный наряд. Сто раз осматривал себя в зеркало. Принимал разные позы, как для фотографии. Перед началом игры я встану на центре поля, скрестив руки на груди, широко расставив ноги и вывернув носки внутрь. Вот так! Действительно, все было сделано именно так. Но почему-то принятая мною могучая поза никого не напугала и положения дела не спасла.
Мне-то казалось, что все идет великолепно. Один раз я дал удачный пас Канунникову. Раз предпринял попытку прорваться сам, но это, увы, не удалось. Странная вещь. Играя в футбол во дворе или на мостовой, я как-то чувствовал себя все время в игре, около мяча. Здесь же вдруг оказывался временами прямо-таки на каких-то пустынных островах. Меня ошеломили размеры настоящего поля. Строго соблюдая дисциплину места, я мало участвовал в игре и редко получал мяч. Я даже не видел его.
Вечером Николай, не видевший игры, спрашивает у Шурки:
— Ну, как наш дебютант?
Я затаил дыхание.
Шурка отвечает лаконически:
— Лентяй!
Все в мире потемнело. Первый удар по спортивному самолюбию.
На всю жизнь у меня осталось ощущение горечи от этого первого поражения.
Самое главное, что где-то в душе я чувствовал — Шурка прав. Я на поле стоял, размышляя по поводу размеров поля, соблюдал дисциплину места, а надо было бегать, действовать.
В дальнейшем я старался выработать в себе это чувство непрерывного действия. Но однажды опять был поставлен в тупик.
В 1926 году в команде мастеров я играл центрального полузащитника против знаменитой команды «Трехгорки». Наш коллектив тогда уже перебазировался с Пресни на стадион общества «Пищевик» (ныне стадион Юных пионеров).
После матча ко мне в раздевалке подошел левый край нашей второй команды Яков Колодный и одобрительно сказал:
— Ну и отработал ты сегодня! Какая же у тебя, однако, выносливость! Трудолюбивый, черт!
Мне это было очень приятно слышать: Шуркиного «лентяя» я никогда не забывал.
А позднее все же пришлось сделать поправку к понятию трудолюбия в спорте.
В те времена футболисты нередко встречались в кафе Филиппова или в баре «Ку-ку». Привлекали нас туда замечательные цыганские хоры.
Старинные романсы, таборные, полевые песни московских цыган в исполнении Христофоровой, Ланской, Бауровой доставляли огромное наслаждение. Дирижировал хором маститый Егор Поляков.