— Хорошо, хорошо, — говорит Римма. — Мальчишки ушли, Дымент отправился в берлогу. Закроемся?
Нера не отвечает. Римма сейчас подойдет к двери, увидит меня. Убираюсь из тамбура.
Но, черт подери, открыто настежь окошко, и окончание разговора я все-таки слышу:
— Ух, как здорово. — Римма. Она стянула платье. — Поработаем теперь. А то жарища. Сил нету.
— Знаешь, — говорит Нера, — на твоем бы месте я подолы у платьев отпустила. Чего мальчишек дразнишь коленками?
Кстати, на ее, Неркином, месте я бы вообще ходил в платьях до пят.
— Что мне — жалко? Пусть смотрят.
Наверное, Римма стоит в трусиках и лифчике, оглядывает себя. Знает, что красивая девка.
Ухожу прочь. Последнее, что слышу:
— Дело хозяйское. По-моему, они прежде всего товарищи. Ты хоть окошко закрой газетой, не пляж ведь.
— А, — говорит Римма. — Чепуха. Увидят — не обидят. Будем сбивать планшеты, да?
Римма когда-нибудь доиграется, это уж точно.
Столовка — почти рядом с камералкой. У нас — автономная столовка. Раньше питались в общей, потом пришли к выводу: лучше завести артельное хозяйство, в поле приходится торчать подолгу, опаздывали к обеду, а то и к ужину. Перелыгин поворчал: сепаратизм развели! Но согласился под напором аргументов. Даже выделил досок на коммунальное строительство.
— Тетя Лида! — зову я.
Повариха выглядывает из святилища, видит меня и предстает пред очами руководства — седая и толстенная, в лыжных штанах, готовых лопнуть.
— Заказывается усиленый ужин, — говорю я. — Голубцы из джейранины. Джейранина под хреном. И всякое такое.
Протягиваю фиолетовую двадцатипятирублевку.
— На все покупать, что-ли? — осведомляется тетя Лида. — Три бутылки получится. И рупь сдачи.
— На все, — говорю я.
— Праздник, что ли? — интересуется тетя Лида.
— Праздник, — говорю я. — День рождения Хаммурапи.
— Это из конторы, что ли? — спрашивает тетя Лида, любопытство ее не знает пределов. — Не припомню. Из себя какой?
— Стриженый. С бородой, — объясняю я. — Из Вавилонии.
— А-а, — говорит тетя Лида удовлетворенно. — Вроде припоминаю обличье. Сам-то будет?
— Нет, — говорю я. — Помер он, тетя Лида.
— Господи, — тетя Лида крестится. — В свои-то именины?
— Он три тысячи семьсот лет назад помер, тетя Лида, — вношу ясность. — Хороший был старикан, помянем его душеньку.
— Несерьезный человек, — говорит тетя Лида сожалеючи.
— Правильно, — соглашаюсь я. — Несерьезный старикан: взял и помер, — я перекладываю критику на покойного властелина. — Лучок у нас найдется?
— Найдется, найдется, — ворчит тетя Лида и переспрашивает для верности, жалея больших денег: — Так на все покупать?