Блудная дочь возвращается (Анопова) - страница 49
Махмуд Эсамбаев, несмотря на всемирную популярность, оказался очень милым, общительным и весёлым человеком. В Нальчике он для группы устроил большой концерт, где показывал такие мимические сцены и танцы, которые не смог бы исполнять на официальной сцене из-за нравственной цензуры того времени. Например, очень эмоциональная сценка, как Бог лепит Адама, а потом из ребра создаёт Еву. Я и раньше видела выступление мимов, но то, что вытворял Эсамбаев, превзошло всё ранее виденное не только мной. Заметно было, что наш неподдельный восторг доставляет ему большое удовольствие. Уже тогда поговаривали о его нетипичной сексуальной ориентации, как выражаются теперь. Однажды он пришёл в костюмерную с полноватым невысоким дядей, больше похожим на тётю, и сказал: «Знакомьтесь, это моя жена Султан!» Мы посмеялись, восприняв это как шутку, но в каждой шутке есть доля истины и, как видите, я запомнила этот эпизод.
По городу Эсамбаев ходил в довольно экстравагантном виде. У меня он попросил длинный махровый халат вылинявшего голубого цвета, видавший лучшие времена. В шикарной серой каракулевой папахе и в халате нараспашку, из-под которого виднелось его поджарое загорелое тело в узких плавках, и в шлёпанцах на босу ногу он вышагивал по улицам Нальчика. Его всегда сопровождала процессия из танцоров его ансамбля и местных почитателей. Махмуд (он просил так его называть, без отчества) гордо раскланивался с узнававшими его прохожими, явно наслаждаясь производимым эффектом. Когда я по прошествии почти 30 лет видела его на экране телевизора, мне казалось, что время остановилось или оно не властно над некоторыми людьми, такими, как Махмуд Эсамбаев.
Пробыли мы в Сормаково недели полторы. Завтракали кто где мог. Так как я почти всё время прожила в доме, который снимал Лёня, видимо, и завтракала там. Как это ни странно, всё, что было связано с нашей «семейной» жизнью, опять выпало из моей памяти. Как будто этого и не было. Днём обед привозили на площадку, и, присев на траве по обочине дороги, все хлебали ложками из миски солдатские щи и кашу. Вечером собирались в единственной забегаловке в посёлке, где питались цыплятами табака, запиваля пивом. Больше в меню ничего не было. Правда, цыплята были необыкновенно вкусными, и мы старательно не обращали внимания на то, что вся посуда, и тарелки и кружки, мылись в одном деревянном чане, - экзотика есть экзотика. Удивительно, но животом там никто не маялся.
На перемычке между озёрами сколотили деревянную будку, рядом с которой постоянно собиралась очередь. Это было заведение, в которое выстраивались все, без соблюдения субординации. Вокруг просто негде было спрятаться, и приходилось отбросить всякий ложный стыд. В уборную ходили компаниями, занимали место в очереди «для своих», и страшно веселились, если кто-то старался пролезть без очереди.