Хрипловатый голос Охрема дребезжал, как треснувший колокол:
— Тот человек, который тюкнул царя-батюшку, по всей видимости, похож на меня. Я ведь тоже одной ясеневой палкой двух серых укокошил!
Дмитрий не сдержался, чтобы не возразить:
— Ты что, Охрем, свихнулся — царя с волками сравниваешь?
Охрем склонил голову набок, прищурился и, уверенный в своей правоте, заявил:
— А ты думаешь, уложить двух волков легче, чем одного царя? Вот спроси деда Охона, он человек бывалый, церкви строит, бабам челноки делает, скажет правильно. Как, дед Охон?
— О чем сказать-то правильно? — усмехнулся старик.
— Что сделать легче — царя убить или двух волков?
Дед Охон засмеялся. Дмитрий сосредоточенно молчал, считая вопрос Охрема праздной болтовней.
В дверях появился поздний посетитель Никита-квасник. Он всегда появляется, когда его меньше всего ожидают.
— Где этот смутьян и болтун вздорных слухов? Все село взбаламутил. Сейчас же пошлем за урядником!..— Никита словно захлебнулся застрявитами в горле словами и, шагнув к столу, где сидели мужики, впился взглядом в старика Охона: — Так это ты принес эту злостную весть?! Разве возможно, чтобы убили царя или, скажем, бога?! Если их убить, тогда земля разверзится, горы падут на нас, а с неба хлынет огненный дождь! Понимаенть ли ты это?!
Все молчали, подавленные страшной картиной возможной гибели, о которой поведал Никита. Смутился даже дед Охон.
— Я ведь не сам придумал, — возразил он.— Из Петербурга пришла такая весть. Во всех церквах Алатыря служат заупокойные молебствия по убиенному царю.
Спокойный тон деда Охона озадачил Никиту, но не в его характере было сразу сдаваться.
— Царь, знамо, может помереть, но чтобы его убили — это ты брось, прощелыга! Сейчас же запрягу лошадь, поеду в Алатырь и разузнаю как следует. Коли наврал, прихвачу с собой урядника, он вытянет твою бороду и завяжет на спине! — пригрозил он и, не попрощавшись, направился к двери.
— Вай, Дмитрий, боюсь я этого человека, как бы, правда, чего не сделал худого, — тихо сказала Марья.
— Пусть едет хоть в Симбирск, и там ему скажут это же самое, — возразил дед Охон, посасывая трубку.
Охрема вдруг прорвало. Он погрозил кулаком вслед Никите:
— Поедешь в Алатырь, так прихвати с собой сноху, которая помоложе!
И захохотал над своей злой шуткой. Его не поддержали. В Баеве давно были наслышаны, что Никита-квасник грешит снохачеством, но говорить об этом сейчас не хотелось. За Никитой следом ушел и Охрем.
В избе и за окнами уже давно стемнело. С улицы время от времени доносились голоса проходивших мимо людей. Откуда-то издалека слышалась унылая, тягучая песня, посвященная мифическому богу весны — Позяре: