— Как будем ее звать? — спросила Марья о корове.
— Как сказала жена четвертаковского мужика, так и будем, — отозвался Дмитрий.
— Мне и не выговорить: Буранка или Бурашка?
— Пусть будет Буранка, кличка хорошая. Так и станем манить — Буранка, Буранка...
— Буранка, Буранка! — позвала Марья вслед за Дмитрием и с восхищением воскликнула: — Глянь, Дмитрий, посмотрела на меня, знать, понимает. Должно, старые хозяева тоже так называли.
Фима со Степой вышли встречать родителей за село. Они встали за чей-то амбар на большом проулке, чтобы укрыться от ветра. Отсюда хорошо видна дорога из Тургенева. Фима собрала все, что можно было надеть на Степу, и свое и Иважа. Но рваный зипун грел плохо, а старый отцовский картуз с остатками козырька то и дело сползал на глаза. Полы зипуна без единой застежки плохо удерживал веревочный поясок. Их приходилось поминутно поправлять. Варежек Степа не надел, и пальцы покрасневших на холоде рук его еле шевелились.
— Ну, скоро они там покажутся? — капризничал он.
Фима его успокаивала:
— Теперь уж скоро... Потерпи.
Наконец они увидели на дороге подводу и невольно двинулись ей навстречу.
— Погоди, Степа, это, может, не наши. Пусть подъедут поближе, тогда и побежим, — сказала Фима и остановилась на краю дороги.
Но Степа не хотел больше ждать: он продрог еще там, у амбара, а на открытом месте почувствовал себя совсем плохо. Не останавливаясь, он шел по неровной, в выбоинах дороге, одной рукой придерживая полы зипуна, другой — картуз.
Фима, заметив привязанную к телеге корову и узнав идущую рядом мать, бросилась вперед, крикнув:
— Я добегу прежде тебя!
Побежал и Степа. Но разве ему поспеть за сестрой. Картуз у него сполз на глаза, зипун распахнулся. Отстав, он споткнулся и упал на мерзлые комья грязи. Он лежал и чувствовал, как холод просачивается к его телу, и не хотел вставать. Обиды и досада, накопившиеся за день, вылились в слезы. Он плакал оттого, что не угнался за сестрой, что долго пришлось стоять у амбара, что замерз и очень хочет есть. Отец с матерью сегодня уехали со двора рано, мать не топила печь, ничего сегодня не варила. Они с Фимой ели вчерашнюю чечевицу.
Подвода подъехала к лежащему на дороге Степе и остановилась. Отец слез с телеги, поднял его и посадил рядом с собой на передок.
— Разве на дороге можно лежать, на дороге тебя могут задавить, — вразумлял он сынишку. — Смотри, в другой раз не падай на дорогу и не лежи.
— Я не сам упал, споткнулся.
— Почему же не встал? — допытывался отец.
Но Степа упорно молчал.
Марья принялась отчитывать Фиму, шедшую возле коровы: