— На, держи, — сказал он, протягивая одну из них Мике.
У того дрожали руки. Он взял ложку, но дотянуться до горшка не посмел.
— А знаешь, наша бабка говорит, что бог видит повсюду, и в темноте. Она говорит, что он видит и сквозь камень, — сказал он.
Степа не мог возразить. Как-то от матери он тоже слышал нечто подобное. Значит, в том, что он перевернул иконы, нет никакой пользы. Тут надо придумать что-то другое.
— Подожди немного. Сейчас будем есть. Сначала надо ослепить этих глазастых, — сказал Степа, откладывая ложку.
Мика не сразу сообразил, что надумал Степа. Он стоял с ложкой возле горшка, и в нем боролись два чувства — боязнь и голод, последнее, несомненно, победило бы, будь Степа немного настойчивее и покажи пример. Но Степа и сам опасался, что святые увидят, как они с Микой едят молоко, и обязательно скажут отцу и матери.
Степа положил обе иконы на стол и взял большие ножницы, которыми стригут овец.
— Степа, что ты хочешь сделать? — в страхе воскликнул Мика.
— Конечно, не овец стричь, не то позвал бы тебя держать. Начну с бородача, чтобы не грозился...
Мика наконец догадался, что к чему, и завопил истошно:
— Вай, Степа, не надо, я боюсь! Я лучше уйду и есть не буду!
Степа поставил иконы в угол, спрятал ножницы.
— Как хочешь, я ведь стараюсь из-за тебя.
Они некоторое время слонялись по избе, не зная, за что взяться. Они не могли ни играть, ни разговаривать. Все их мысли были заняты горшком молока. Мать вскипятила его, чтобы заквасить ряженку. Теперь и Степа почувствовал голод, хотя перед тем совсем не хотел есть. Но если Степе только казалось, что он хочет есть, то Мика действительно был голоден. Он уже давно раскаялся, что остановил Степу. Пусть бы выколол им глаза, зато наелись бы они как следует.
Наконец, не выдержав, он сказал:
— Давай, Степа, иконы накроем полотенцем, может, они ничего не увидят. У нас в избе всегда так делают, когда днем ложатся отдыхать.
— Что для них твое полотенце, коли они видят даже сквозь камень, — возразил Степа.
Немного погодя Мика заговорил снова.
— Ну тогда делай как знаешь, я согласен. Только когда ты будешь выковыривать им глаза, я выйду за дверь, ладно?
— Может, ты будешь за дверью и тогда, когда я стану есть молоко? — не без насмешки сказал Степа.
Мика, хотя и оставался в избе, не видел, как Степа ослепил на иконах святых. Он на это время плотно зажмурил глаза. Потом они ели молоко ложками, торопясь, проливая его на лавку и пол. Хлеб умудрились накрошить даже в горшок, так что Марье незачем было его и заквашивать. Она, как только вошла в избу, заметила беспорядок в предпечье. Степа уже бегал по улице. Его дозвались лишь к ужину.