Очевидно, меня еще до операции и после нее здорово напугали врачи, рассказывают, что после этих событий при виде белого халата, даже продавца, я пытался убежать от него подальше. Родители каким-то образом пытались наказать виновницу этой трагедии, но чем все это закончилось, я так и не узнал. Если бы ее даже и наказали, то моя жизнь от этого не стала бы легче. Помимо изуродованной внешности, те же врачи не пускали меня всю жизнь на работы с повышенной опасностью, где можно было подзаработать на жизнь побольше денег. Меня не взяли в армию, это в наши годы считалось чуть ли не позором. Если и брали на какую-то работу, где, по заключению медиков, мне работать запрещено, то под личную ответственность руководителя и с большими оговорками. В случае, если по каким-то причинам я мог не понравиться начальнику, то меня в любое время могли уволить по вполне законным основаниям. Или меня оформляли по одной специальности, а я выполнял работы по другой. Так, например, в геологоразведочной партии я работал на подземных работах, а оформлен был дизелистом. И никакими льготами, которые положены проходчикам подземных выработок, я не мог пользоваться. Это касалось спецодежды, продолжительности очередного отпуска, количества лет для ухода на пенсию и т. д. Несмотря на то, что я выполнял те же самые работы, что и все, мне было не положено то, что получали мои товарищи по работе.
В Ковдорском Гоке я отработал помощником машиниста экскаватора три года и, когда хотел было сдать экзамен на машиниста, из министерства пришел какой-то грозный приказ убрать с горных работ всех слабослышащих и плохо видящих и с другими дефектами здоровья. В результате вместо машиниста экскаватора, я был переведен вообще на другую работу. И так всю мою сознательную жизнь самые различные ограничения висели над моей головой, словно Дамоклов меч.
У родителей я был первым ребенком, и вполне представляю, что им пришлось пережить в связи с этим трагическим случаем.
Отец работал на электростанции турбинистом. Иногда он звонил с работы по телефону и приглашал меня послушать, как работают турбины. Я слышал в трубке какой-то шум и, вполне естественно, даже приблизительно не представлял, как выглядят турбины, которые вращают генераторы, вырабатывающие электрический ток. По воле судьбы в пятидесятые годы мне тоже довелось поработать на электростанции и вырабатывать электрический ток, но при помощи не паровых турбин, а дизельных установок.
У отца работа была посменная, и его режим дня не всегда совпадал с нашим. Ночью, когда мы спали, он был на работе, а днем, наоборот, бодрствовали, а он спал после ночной смены. Однажды после ночной смены отец лег отдохнуть, мать пошла готовить обед на кухню, а я сел на пол и начал катать свой любимый паровозик с пассажирскими вагончиками. Отец через какое-то время уснул, лежа на спине с приоткрытым ртом. Кухня у нас была общая в конце коридора, а продукты мать хранила в комнате в деревянном столе, поэтому ей частенько приходилось забегать домой то за одним, то за другим. Забегая в очередной раз по каким-то своим делам, она на бегу заметила, что у спящего отца рот открыт «хоть соли сыпь». Я это замечание воспринял всерьез и решил проверить, что будет, если всыпать отцу в рот соли. Солонка с солью стояла на столе для продуктов. Я взял с нее щепотку и медленно, до единой крошки, высыпал отцу в рот и стал наблюдать, что он будет делать. Какое-то время отец лежал неподвижно, сладко похрапывая. Несколько раз пошевелил языком. Потом закрыл рот и стал громко причмокивать, шевеля языком, словно дегустируя какой-то деликатес. Не открывая глаз, он быстро вынырнул из-под одеяла и, стоя у кровати, стал сплевывать изо рта слюну. Я успел отскочить в сторону и сделал вид, что очень увлечен игрой в паровозик. В это время в комнату вошла мать. Увидев отца, стоящего у кровати, очень удивилась, а узнав причину такого быстрого пробуждения, удивилась еще больше. Отец сказал, что у него такое ощущение, как будто ему кто-то в рот всыпал соли. Расследование было коротким, и я был приговорен к высшей мере наказания. Стоя в углу, лицом к стене, я проливал крокодильи слезы от обиды, что взрослые не оценили моей шутки. И уже у меня было солоно во рту от ручьем текущих слез.