– Пишете? – обрадовался он. – Ого! Прекрасно. А что можно вашего почитать и где?
– Кое-что есть в сети, – ответила она, – кое-что и в журналах… Была книга года три назад.
– Подарите?
– Нет! – Она покачала головой, своей красивой сухой головкой на высокой шее. – Я уже изжила тот стиль, ту тематику, весь тот дискурс. Сейчас я пишу уже совсем иначе…
– Что же мне делать? – Митя поднял брови и развел руками, изображая шутливую растерянность.
– Я была бы рада, – с неожиданной доверительностью сказала она, вдруг положив палец на верхнюю пуговицу его пиджака, вернее, на то место, где перед пуговицей сходятся борта; Мите показалось, что ее миндалевидный ноготь сквозь рубашку коснулся его тела между ребрами и животом; коснулся как раз того самого места, которое древние греки называли «френ» и где они располагали душу.
Митя одновременно окаменел и сомлел.
– Я была бы рада, – негромко повторила она, – если бы вы прочитали мою новую повесть. Нет, я не жду от вас поправок, редактуры, а тем более рекомендаций в ваше издательство. Тут другое… Мне нужен взгляд, ощущение…
Митя ухватил ее за палец и сжал его.
– Вы мне давали визитку? – Он кивнул. – Там есть ваш мейл? – Он кивнул снова. – Пустите же! – Она засмеялась и выдернула свой палец из его кулака. – Не провожайте, я возьму такси, ну в смысле «Убер»…
Повернулась и ушла; она шагала по аллее, красивая, как итальянка из дневников Стендаля. Мите казалось, что у нее чулки чуточку в сборках, и это была прекрасная фантазия; он был влюблен, как в ранней юности.
Он еще в метро посмотрел почту в своем смартфоне; нет, конечно, она еще не доехала до дому.
Письмо пришло назавтра, ближе к вечеру.
Митя выгрузил прикрепленный файл, пересохранил его на рабочий стол, потом создал отдельную папку – но не в Документах, а в разделе Windows, чтоб никто не разыскал в случае чего. Назвал «TAT-1» (потому что она звалась Татьяной), переместил туда и наконец раскрыл.
* * *
Он даже не запомнил название опуса. То ли «Южный ветер с севера», то ли наоборот. Не в том дело.
Весь текст пестрел синими волнистыми подчеркиваниями. Сначала Митя подумал, что его новая знакомая слишком вольно обращается с запятыми и тире; хорошо, ладно, русский синтаксис – штука сложная. Но почему так много? Ага. Вот оно что. Эта писательница ставила запятую после пробела! И точку, и точку с запятой. Пробелы между словами тоже были то в один удар, то в два, то в три.
Митя перевел дыхание. Читать вот так он не мог. С помощью «найти и заменить» он стал удалять лишние пробелы. Но текст все равно был пятнисто-синий, как далматин на детской картинке. В чем дело? Вот в чем: она ставила кавычки, потом пробел, потом текст. Или без пробела тире после кавычек! Абзацы эта дрянь тоже набирала пробелами: тыц-тыц-тыц, и все дела. Иногда шесть раз, иногда восемь, а иногда прямо на треть! Текст был больше восьми листов. Абзацы синели. Митя вспомнил ее, как она смеялась, чуть запрокинув голову и хвастаясь красивыми зубами. Еще синева – обнаружились пробелы перед двоеточиями. Зато после двоеточий пробелы не всегда были. Митя почесал живот – то самое место, куда она вчера днем вдруг уткнула свой палец, – и вдруг, обнаружив два пробела перед вопросительным знаком, почувствовал едва ли не физическую неприязнь к ней. Как тот персонаж Стендаля, который увидел на ножках красавицы чулки в сборках; Митя вдруг это вспомнил.