Он был согласен на чулки в сборках. Ему был смешон весь этот эротический снобизм. Он читал у Чехова: «Бывало, помню, в дни моего ловеласничества я бросал женщин из-за пятна на чулке, из-за одного глупого слова, из-за нечищеных зубов…» – и смеялся над героем; впрочем, чеховский герой в этом рассказе смеялся над собою сам, ибо все это было в прошлом, а сейчас он горячо и нежно любил неряху-растеряху Сашеньку.
Так что торопливо зашитые черной ниткой коричневые теплые рейтузы, или неправильная пуговица на кофте, или пальчик, выглядывавший из дырочки чулка, – все это вызывало у Мити Волкова умиление и даже, как он сам себе с удивлением признавался, нечто вроде добавочного влечения.
Митя окончил институт, стал редактором, потом начал «помаленечку пописывать», как он сам говорил, нарочно напрашиваясь на неприличный вопрос, и когда этот вопрос следовал, радостно смеялся. «Какой милый и легкий человек!» – говорили все.
Тем временем девушки – то есть уже женщины – вокруг Мити менялись. Они начали куда более строго следить за своей внешностью, чем в годы его студенческой юности. Никаких дырок на чулках, штопок, разноцветных пуговиц, не говоря уже о сапожках со сношенными каблуками, и уж конечно, не говоря о самых интимных неувязках, которые умиляли Митю в юности, но уже совсем перестали ему встречаться в его зрелые годы. Непонятно: то ли это был общий прогресс, то ли круг общения Мити стал вот таким – красивым, аккуратным, подтянутым, отглаженным, причесанным и уложенным.
Но я, собственно, не о том.
* * *
Случилось так, что он познакомился с одной женщиной. Она была само изящество, сама прелесть и радость, и поэтому он в гостях попросил хозяйку представить его, а потом долго искал минутку, чтобы с ней о чем-то поговорить. В конце концов эта удача ему выпала, и они долго сидели на диване, беседуя о самых разных материях, в том числе о литературе. Через несколько дней он позвонил ей; они встретились, пообедали, затем немного погуляли. В беседе он вызнал, что она разведена, дети-подростки уехали с отцом и мачехой в Германию, но она не очень-то страдает: детям хорошо, да и ей, честно говоря, неплохо, – и она засмеялась, чуть запрокинув голову, показывая еще совсем молодо-свежую шею, чудесные зубы и красиво вырезанные ноздри тонкого носа, розовые в свете внезапного солнечного луча, пробившегося сквозь листву, – они гуляли в парке Трубецких, выйдя из кафе «Ти-Тайм».
– Неплохо? – переспросил Митя.
– Даже хорошо! – сказала она. – Дело в том, что я пишу…
Слава богу, она не сказала «немного пописываю», а то Мите пришлось бы сдерживать улыбку.