Деление на ночь (Аросев, Кремчуков) - страница 110

С чего начать разговор? Белкин давно заметил, что в самом начале какого бы то ни было разговора собеседник не то что более откровенен – скорее, более энергичен. Спросить про пароль? Или почему он соврал? Или не припоминать прошлое, а сразу предложить, изложите, дескать, Владимир Ефремович, свою версию исчезновения сына вашего, Алексея Владимировича? Хотя наверняка такой сухарь, как Воловских, скажет, что он теперь, всё обдумав, подозревает несчастный случай. Но впрочем, а почему он не может так решить? Это крепкая, рациональная, абсолютно правдоподобная версия, а всё прочее – предположения, недоступные опыту и познанию, в которые можно только поверить. Но как истый скептик может на такое пойти?

Однако же, кое-что в его, Белкина, силах проверить и выяснить прямо сразу. Пожалуй, именно так и начнём. Да. Будет правильно.

А пока до их встречи ещё добрых минут пятнадцать, надо поразмышлять о вероятной роли Воловских во всей истории. Оказалось ли старику выгодным исчезновение сына? Сомнительно: парень был, конечно, своеобычный, но никакого ощутимого беспокойства он ему вроде не создавал. Денег слишком много не вытягивал, водку не пьянствовал, в тюрьмы не попадал, память мамы почитал. Всё, как говорится, в рамках нормы. Норма, конечно, у всех разная, и, по мнению Воловских, Алёша мог за отцовские рамки уже сто раз выйти. Но тогда старик упомянул бы нечто подобное – по крайней мере, такое предполагать резонно.

Стареющий, точнее, давно постаревший вдовец (первично) и разведённый (вторично) на пенсии. Без материальных и жилищных проблем. (Мозг продолжил по шаблону: «Без вредных привычек, с высшим образованием и чувством юмора».) Что ему надо? Избежать, избегать одиночества, вероятно. Для этой цели идеально подходят дети и внуки. Но внуков не было, а с утратой сына шансы на них также оказались утеряны навек.

Тем не менее, не мыслит ли Белкин слишком просто? А вдруг Алёша не поднимал стульчак, что бесило Воловских до полусмерти? Дело, естественно, не в стульчаке, но пониманию-то, проклятому пониманию, мало что доступно.

Белкин вспомнил, что сразу после самой первой беседы с Воловских прошерстил весь Интернет в поисках информации о нём – старик упоминался скупо, но упоминался. И в его не менее скупых словах о себе никаких расхождений с данными из Интернета Белкин не заметил, поэтому и забыл об этом. И его отчаянный выкрик: «Не всё!» – в ответ на обвинение Белкина во лжи – тоже вряд ли был ложным, наигранным. Просчитать, что Белкин догадается об обмане, и заранее отрепетировать свою правдоподобную реакцию – увольте, доходить до крайностей не надо. Поэтому примем за основу – с большой осторожностью, конечно, что Воловских в каких-то базовых вещах не врал. Пожалуй, он действительно мог желать смерти сына только по каким-то совершенно необъяснимым причинам, которые никогда не всплывут, а если и всплывут, их достоверность установлена так и не будет.