– Понимаю. Человек не в фокусе?
– Да-да, вы правы, размытая резкость на фото… – Элли кивнула. – Когда он объявил, что собирается поступать на филфак, после зимних каникул в десятом классе, я занималась с ним потом полтора последних года дополнительно, оформила всё как спецкурс по русской литературе девятнадцатого и начала двадцатого веков. Но даже и при этом он не шёл среди первых в классе по моим предметам. На уроках многие проявляли себя интереснее. Дело не в уме, умом его не обделили, но вот ум по складу своему был… вторичен, что ли. Он не любил быть тем, кто говорит, – только тем, кто толкует уже сказанное другими.
– Разве не все филологи занимаются тем же самым? Подобным толкованием сказанного другими?
– Вы это серьёзно? – она посмотрела на меня с подозрением.
– Ладно, ладно, – я примирительно поднял руки. – Простите, что перебиваю.
– И ещё… он был очень одинок. Мне кажется, он всегда был очень одинок. Не совершенно белая ворона, конечно, но в классе ни с кем близко не сходился. Так, чтобы вот дружить по-настоящему. Между уроками очень редко когда к той или другой компании прибьётся. Во внеучебное время, насколько я знаю, – тоже. И в семье ведь он один?
– Да, – ответил я. – Отец воспитывал его без матери, она умерла при родах.
– Да, вы говорили, но я, видимо, не знала. Хотя как я могла не знать? Забыла, значит… И ощущение неполноты какой-то меня не покидает, когда я вспоминаю Алёшу – он не мог найти себе рифмы, никакой, даже неточной. Разве не странно – будто бы слово, у которого нет ни одной рифмы?
Элли замолчала. Я отхлебнул остывшего кофе и подумал, как лучше сформулировать ещё один вопрос, который у меня к ней оставался.
– Как вы думаете, Эвелина, если Алёшино исчезновение – его самого рук дело… Ну, я нарочно избегаю какого-то решительного и однозначного слова, что именно там произошло… Если предположить подобное, почему он мог на такое пойти?
– Я не знаю, почему, – просто произнесла она. – А возможно, это не так уж и важно.
– В каком смысле? – удивился я. – Что никакие наши размышления его не вернут?..
– Конечно, да, тут вы правы, но я имела в виду другое. Мне вот сейчас пришло в голову, а что если задать вопрос не «почему?», а «зачем?» – то есть зачем он это сделал? Если мы принимаем, что… как вы там сказали: случившееся – именно его рук дело, а не просто несчастный случай? Так вот. Представьте, что вы, глядя снаружи, воспринимаете собственную жизнь и собственную судьбу как текст, биографию. Конечный смысл любого текста за пределами того, чтобы быть написанным, – также быть и прочитанным. Вместе с тем, рассуждая ясно и трезво глядя на собственные способности, вы видите, что вы, скажем так, человек немногих дарований и, вообще говоря, само ваше существование и его подробности мало кому – да никому вообще не! – интересны. Можно, разумеется, совершить нечто чрезвычайное – стать героем, ну, или, наоборот, негодяем. Устроить некую громкую акцию или совершить какое-то великолепное самопожертвование. Но ни то, ни другое не кажется вам подходящим – просто по природе характера. В вашей сегодняшней жизни нет места подвигу, а совершить какое-то громкое, для СМИ, деяние, с непременной трансляцией на Ютубе – ну, не ваше это просто, и всё. Однако кое-что вы можете – оставить за собой загадку, тайну, которая, возможно – возможно!.. – привлечёт чьё-то внимание к вашей среднестатистической персоне и заставит внимательнее взглянуть на вашу жизнь. Мне кажется, что исчезновение – как раз такой знак, своеобразное приглашение к биографии, – тут она изобразила пальцами в воздухе значки кавычек. – Оно не адресовано никому конкретно – хотя, можно допустить, Алёша предполагал родителей… Точнее, я опять забыла, отца как адресата – по крайней мере, первого адресата – своего приглашения. Это, знаете, как «письмо в бутылке, брошенное в океан» у Мандельштама – в статье «О собеседнике» он употребляет такую метафору, когда говорит о стихотворении, которое, безусловно, имеет адресата, но не какого-то конкретного. «Оно – того, кто нашёл его», как-то так мысль у Мандельштама звучит. И исчезновение, и стоящая за ним тайна, и сам Алёша – того, кто нашёл его. То есть теперь он – ваш.