Просыпался сегодня с трудом, сказались, верно, и куцая, рваная прошлая ночь и головорот бесконечного за нею дня. Сон вокруг был прозрачным озером времени, я шёл по нему на старой вёсельной лодчонке, и с каждым гребком озёрная вода становилась всё холоднее, медленнее, тягучее, вот она уже леденеет прямо под вёслами, и мне приходится двигаться резкими рывками, ломая, разбивая прозрачную корочку. Каждый следующий размах и гребок потребуют всё больших сил и глубины разрывающегося дыхания, что застывает над поверхностью воды ватным туманом. Туман этот вот-вот скроет, сотрёт до неразличимости призрачный берег, от которого я пытался пробиться наружу и откуда долетает ко мне далёкий колокольный звон будильника – вернись!.. Дом-от-дома-к-дому-в-дом!..
И пришлось возвращаться.
Умывшись и приняв душ, я наскоро позавтракал скудными вчерашними припасами. Кофемашины здесь, увы, не было, так что пришлось довольствоваться двойным растворимым Carte Noire – из предусмотрительно купленных вечор пакетиков. До брестского поезда на Москву оставалось ещё порядочно, и я, по привычке развалившись на кровати, решил осмотреться во вчерашней встрече – тем способом, что изложен несколько выше.
У «Русского Двора», к своему удивлению, я очутился даже раньше назначенного Верой времени. «Я на месте», – написал ей в мессенджере. «Немного опоздаю, буду с вами через минут двадцать, – ответила она и добавила со смайлом, – держитесь там». На улице начинало накрапывать, и я решил, что «держаться» и ждать её мне удобнее будет внутри. Кафе оказалось чем-то вроде русифицированного «Макдоналдса». Будний вечер и не самая благоприятная погода для прогулок, видимо, проредили число посетителей – и в зале, и у касс оказалось достаточно свободно. Я поглазел на меню, подумал, что успею и поужинать до появления моей таинственной смолянки, заказал борщ и стейк из сёмги, взял американо и направился по крутой узенькой лестнице на второй этаж. Весь интерьер кафе – стены, колонны, столики – был расписан в красно-жёлтом стиле лубочных картинок, эдакое нарочитое и выпяченное, размашистое «а-ля рюсс», такое умилительное и трогательное для иностранных сердец; в первые минуты аляпистое буйство спрессованного цвета резало глаз, но затем растревоженное чувство прекрасного успокаивалось и как-то в целом доброжелательно на всё это дело поглядывало. К тому же сами картинки на стенах и столиках выглядели вполне мило: «добры молодцы», «красны девицы», «медведи с мёдом» – из того только, что я успел разглядеть, передвигаясь с подносом в дальний конец небольшого зала. Избранный мною столик украшали сидящие друг напротив друга на ветках в яблоневом саду «сладъкогласыя птици раискыя Сиринъ и Алконостъ», как поясняла трапезничающему надпись поверх рисунка.