Сторонники «Свободной России» приветствовали такое открытие, а пропагандисты были довольны тем, что нашли в Власове подходящий и громкий «рупор». С другой стороны, экстремисты чувствовали опасность в его требованиях и самом существовании. Власов не был марионеткой, в чем и состояла – с немецкой точки зрения – его потенциальная ценность и его вызов. Относительно «самостоятельная» фигура, еще не запятнанная связью с немецкими бесчинствами и жестокостями, он мог бы с большим успехом, чем немцы, взывать к советскому народу. Но, как волевой лидер, имеющий приверженцев, он и его движение могли бы также развивать свою собственную деятельность и – именно потому, что им мог сопутствовать успех, – стать потенциально не совпадающими во взглядах или даже враждебными интересам немецкого руководства.
Учитывая ситуацию в Берлине, вполне естественно, что пропаганде вермахта было поручено взять на себя инициативу в «продвижении» Власова. Начальная фаза движения Власова – примерно первый год после его захвата – находилась в руках таких людей, как Гроте и Штрик-Штрикфельдт (которого теперь перевели в 4-й отдел пропаганды в ОКВ). К началу сентября 1942 г. Власова убедили выпустить листовку, в которой он обращался к своим бывшим соратникам: после обзора всех трудностей, пережитых при советском режиме, он призывал к «почетному миру с Германией». Утверждая, что Сталин ведет бесплодную войну в интересах Англии и Америки, он открывал перспективу лучшего будущего и «нового антисталинистского правительства». Вероятно, не все в этой брошюре пришлось по душе Власову; в значительной степени ее писали немецкие пропагандисты; тем не менее он связал себя морально и должен был принять все последствия своего решения.
Характерно, что для немецких покровителей движения Власова – Wlassow-Aktion, как его стали называть, даже первые листовки представляли собой симбиоз идей ориентированных на пропаганду тактиков, готовых пойти на целесообразные уступки, и настоящих сторонников нынешнего «русского де Голля» и будущей «свободной России». Несмотря на численное преобладание, прагматики в целом были достаточно тактичны, чтобы оставить сомнения относительно своих долгосрочных намерений. На самом деле различия между двумя группами становилось все труднее понимать: Власов оказался той притягательной силой, которая быстро объединила их.
Результат воздействия винницкой листовки отмечался как умеренно обнадеживающий. Несмотря на то что подобную статистику было легко сфабриковать, количество советских перебежчиков, по-видимому, возросло. (Фактическое значение листовки не поддается окончательной оценке, так как ее использование совпало с наступлением Германии на Северном Кавказе и на Сталинград, где количество советских дезертиров увеличилось по сугубо военным причинам.) Этот успех или, по крайней мере, заявления об успехе, распространенные пропагандой вермахта, помогли преуменьшить значение того факта, что листовки распространялись без одобрения Кейтеля, Йодля или даже Веделя, главы отдела пропаганды вермахта. Что также поощряло их авторов пойти на следующий шаг. Власова перевели в структуру отдела пропаганды вермахта в Берлине, где он встретился с другими российскими коллаборационистами и активистами – такими как Зыков, который стал лидером левого крыла; Казанцев, тогдашний выразитель мнения НТС, который представлял правых, и другие плененные советские генералы, как, например, генерал-майор Василий Федорович Малышкин