Фотограф Аксель Адамс со своими черно-белыми панорамными снимками девственной природы американского Запада стал образцом того, как нужно «видеть» природу (и ни много ни мало помог развернуться экологическому движению в Соединенных Штатах). Он может служить примером художника, предпочитающего смотреть на мир с большого расстояния. Он тащил свою тяжеленную камеру в самые дикие места, на вершины гор, откуда перед ним открывалась грандиозная перспектива окружающего мира. Земля и небо в своей необъятной красоте – вот каким видел мир Адамс. Таким была его подпись, его творческое самовыражение. Таким была его ДНК.
Понятие «фокусное расстояние» применимо не только к фотографии, но и к любому творческому труду.
Хореограф Джером Роббинс, с которым мне посчастливилось работать и которым я восхищаюсь, как правило, смотрел на мир со средней дистанции. Широкая перспектива – не его конек. В поле зрения Роббинса попадала лишь сцена. Многие, не только я, отмечали, что в его постановках одни танцоры часто смотрят, как танцуют другие. Вспомним хотя бы его первый балет «Свободные, как воздух» (Fancy free). Там юноши наблюдают за девушками, затем девушки наблюдают за юношами, а в глубине сцены бармен, словно олицетворяя самого Роббинса, наблюдает за всеми ними. Именно от его лица ведется балетное повествование. Роббинс одновременно и наблюдает сам, и становится объектом наблюдения с безопасной средней дистанции.
Любопытно, что в детстве он мечтал стать кукловодом, и мне кажется, что такой способ взаимодействия с миром – контролировать события, находясь достаточно близко к сцене, чтобы не терять контакт с происходящим, – присутствует практически во всем, что он создал. Сомневаюсь, что Роббинс делал это сознательно: с точки зрения творческой ДНК так проявлялся его доминирующий ген. Посмотрите «Вестсайдскую историю», в которой он был хореографом и сорежиссером. Сюжет, как известно, основан на «Ромео и Джульетте» Шекспира, то есть, по сути, заимствован. Но даже при этом на передний план выходят творческие доминанты Роббинса. Почти во всех сценах за танцующими кто-то наблюдает: «ракеты» за «акулами», «акулы» за «ракетами», девушки за юношами, юноши за девушками. Шекспир так не писал – таким видит мир Роббинс.
Излюбленный режим третьих – «макро», как будто мир находится в сантиметре от их носа. Реймонд Чандлер, чьи романы о частном сыщике Филипе Марлоу «Прощай, моя красавица» и «Долгое прощание» стали классикой американского «крутого детектива», одержим рассмотрением мельчайших деталей. Он приближает их так близко и «снимает» так часто, что буквально внедряет читателя в голову героев своих книг. Разобраться в сюжете его романов по большей части невозможно: он верил, что единственный способ держать читателя в неведении относительно того, кто убийца, – не знать этого самому. Но описание деталей поражает точностью и скрупулезностью. Вот начало его первой, несокращенной, версии романа «Вечный сон»: