Ермошка кормил Куму крошками пресной лепешки. Удивительная птица, слова на лету хватает. Жаль, что часто говорит без всякого смысла. Но опять же, к примеру, пьяный Устин Усатый бормочет тож всегда без какого-либо смысла. И к месту у него, и не к месту: пей мочу кобыл! А Балда и трезвый глупее энтой вороны...
Бориска закинул руки, за голову.
— Мне кажется, что я — бог! Мабуть, я и создал мир! И присел я на камень сей. Присел, дабы полюбоваться сиим творением!
— Бог залез на скалу и разулся. Сушит портянки. А под глазом у создателя синяк. Митька Обжора врезал кулаком в драке по божеской харе.
— Господи, что это? — вскрикнул Бориска.
— Портянка твоя полетела в рай! — завеселился Ермошка.
Оказывается, Бориска нечаянно толкнул ногой ворону, которая прыгала на площадке, теребила клювом портянку. И сбросил он со скалы и птицу, и тряпицу! Кума кружнула и сразу села на каменную перегородку. А портянка парила, колыхалась, поднималась все выше и выше. Вот озарился обрывок старого полотенца солнышком, скрылся за облаком.
— Прощай, любимая портянка! — помахал Ермошка рукой.
— Кума, слетай за портянкой, тогда поверю в твою разумность! Клянусь! — посмотрел на ворону Бориска.
— Бориска — дурак! — рокотнула птица.
— Сама ты дура! — отвернулся от нее Бориска.
— Гусляр — царский дозорщик! — подпрыгнула ворона к Ермошке.
— Как же он могет быть дозорщиком, ежли он слепой? А? Ну вот, и ответить тебе нечего! Глупая ты ворона!
— Ермошка — дурак!
— У тебя все дураки! Не мешай нам!
— А ты заметил, Ермош? Птицы с этой скалы взлетали всегда не взмахивая крыльями.
— Я заметил. И помышляю об энтом. Ежли изладить из прутьев краснотала крылья и обтянуть их турецким шелком? А?
— Страшно! Я бы не осмелился прыгнуть с такой высоты!
— А я бы бросился! Бросился бы и полетел! Я излажу такие крылья. Я взлечу. И взлечу высоко. Выше облаков! И увижу я сразу весь мир! И увижу, где больше правды! Увижу, где лежит много золота и богатства! И приведу я туда весь народ!
— Золото есаулы увезли прятать. Закопают его и не увидишь с высоты!
— Ты думаешь, Борисей, есаулы ушли на схорон утайной казны?
— Думаю, догадываюсь.
— Я тож так предполагаю.
— А вон белеются паруса.
— Значит, золото на реке Гумбейке утаили.
— А мож на Янгельке?
— Могли и на Янгельке.
— А что ты камушек колдовской, Ермошка, в ладонях трешь? Появится твой черт? — улыбнулся Бориска.
Внизу загремел сорвавшийся с высоты кусок скалы. Бориска натянул сапоги. Ермошка глянул за край площадки и обомлел. Посмотрел вниз и подобравшийся на четвереньках Бориска. На площадку черной скалы карабкался проворно по восточной стороне слепой гусляр. Его лицо было видно отчетливо. Царский дозорщик не предполагал, что на вершине скалы сидят Бориска и Ермошка. Он вертел головой, как дятел на дереве. Не торопился, искал уступы и расщелины поудобнее, понадежнее. Гусляр всматривался внимательно в каждую зацепку серыми, холодными глазами.