Гутридж был превосходным терапевтом, отчасти еще и потому, что умел внимательно выслушать пациента. В свои сорок пять он выглядел на десять лет моложе. Сегодня он был в теннисных туфлях, легких брюках военного Образца и спортивном свитере с Микки Маусом. Летом он любил носить цветастые гавайские рубашки. В редких случаях, когда на нем был халат поверх рубашки с галстуком и слаксов, он заявлял, что «играет в доктора» или что он «из комитета при Американской медицинской ассоциации, занимающегося составлением циркуляров о том, как должны быть одеты врачи».
Пейдж считала Гутриджа прекрасным врачом, а девочки относилась к нему как к любимому дяде.
Марти он тоже нравился.
Марти подозревал, — что эксцентричные манеры и странности доктора не были просто рассчитаны на то, чтобы, развлечь и успокоить пациентов. Доктор Гутридж, как и Марти, казалось, был морально оскорблен самим фактом смерти. Вероятно, в молодости он выбрал медицину в качестве своего поприща, так как верил, что врач — это рыцарь, сражающийся с драконами, воплощающими в себе различные болезни и хвори. Молодые рыцари обычно верят в то, что благие намерения, мастерство и вера сумеют победить зло. Когда рыцари стареют, они становятся мудрее.
Они все чаще используют юмор как оружие для борьбы с болью и отчаянием. Странности Гутриджа — эти его свитера с Микки Маусом были призваны не только расслабить и успокоить пациентов, но и служили оружием против мрачной реальности жизни и смерти.
— Приступ страха? У тебя? Вот уж не думал! — с сомнением переспросил Поль Гутридж.
— Да, с бешеным сердцебиением, с таким чувством, что я вот-вот лопну. Мне это показалось приступом страха.
— Похоже на секс.
— Поверь мне, это не секс, — Марти улыбнулся.
— Может быть, ты и прав, — произнес со вздохом Гутридж. — Я так давно этим не занимался, что уже и не помню его проявлений. Нелегко быть холостяком в наше время, Марти. Вокруг столько грязи и жутких заболеваний. Казалось бы, все просто: ты встречаешь девушку, назначаешь ей свидание, одариваешь ее целомудренным поцелуем, провожая домой. А потом сидишь и ждешь, что у тебя начнут гнить и распадаться губы.
— Да, превосходный образ.
— И что главное, живой и наглядный, не так ли? Мне, наверное, следовало бы стать писателем.
И он приступил к осмотру левого глаза Марти офтальмоскопом.
— У тебя бывали очень сильные, головные боли?
— Примерно раз в неделю, ничего необычного.
— А головокружения?
— Нет.
— А временная слепота или заметное сужение периферического зрения?
— Ничего такого.
Переключив внимание на правый глаз Марти, Гутридж сказал: