— Слушай, а тебе лицо вон того, что слева стоит и сейчас ладонью машет, часом, никого не напоминает? — спросил я у Павлика, который весь обратился в слух.
— Не знаю, — ответил он мне. — Я столько народа за последнее время видел, сколько до этого за всю жизнь не доводилось.
— Стой-стой. — Настя прищурилась. — Точно. Видела я его. Только где? Он не из тех, что мы тогда у стены положили?
— Не-а, — и тут я его вспомнил. Настя сказала ключевые слова: «У стены». — Персонаж знакомый. Не до боли, конечно, но… Короче, он был среди тех, кто пришел с Окунем в наш первый вечер в крепости. Помнишь, он хотел нас на оружие развести, сначала скромненьким прикидывался, а потом хамить начал, когда понял, что ничего не обломится?
— Ну да. — Павлик заморгал. — Точно! Стрим тогда его еще поганью назвал или кем-то в этом роде!
— Погань и есть, по роже видно. — Голд как будто ощупывал взглядом лица этих четырех, он словно фотографировал их себе в память, чтобы, грешным делом, потом не забыть или с кем-то не спутать. — С жертвами, значит, у них плохо?
— Ну да, — подтвердил Павлик. — Вон тот, который лысый, говорит, что если так дальше пойдет, то обряды проводить станет невозможно, а это недопустимо. Паства, мол, будет недовольна, их веру укреплять постоянно надо. И не только.
— Слушай их хорошенько, — приказал Голд. — Ни слова не упускай!
Я же смотрел на старого знакомца и думал о том, что все-таки каждый всегда жизнь выбирает по себе, и есть в этом что-то сакральное. Если судьба тебе близ погани тереться, так ты ее все равно найдешь, погань эту. Ведь он даже как-то реку пересек, чтобы сюда добраться, а? Хотя, может, он просто так это сделал, не конкретно ради этих в белом, а просто в поисках лучшей доли.
Градус громкости песнопения снова подрос, в нем участвовала уже добрая сотня глоток. И тут внезапно все дружно замолчали, и по нашим ушам ударила тишина. Это было эффектно. В какой-то степени мы уже привыкли к пению, и его внезапное окончание заставило нас чуть ли не подпрыгнуть на месте.
— Время жертвы! — многоголосо громыхнуло эхо над водой, судя по всему, это был неоднократно отрепетированный момент. — Время жертвы! Великий отец наш, мы ждем тебя, яви нам свой лик! Великий Речной Зверь голоден, дадим же ему пищи!
Полог шатра колыхнулся, и на свет костра вышел невысокого роста человек в такой же белой хламиде, как у остальных, но зато с посохом, причем посох этот был очень тонкой работы, это я даже издалека и при скудном освещении заметил. На набалдашнике явно был кто-то изображен, но вот кто — этого мне было уже не разобрать.