Во взгляде моего собеседника сквозит абсолютное непонимание человеческой речи, точнее, моей, и так было всегда. Мой склад ума кажется странным для многих, но без него я никогда бы не работал там, где решается судьба человечества. Это, благодаря мне и похожим на меня индивидам, сглаживаются углы в международных конфликтах. Нас называют по-разному: послы, секретная служба, мафия, наёмники. Но нет, всё намного проще, мы часть правительства. Мы и есть поднебесная, хотя развелось в ней уж очень много грязи. Хотя меня это не волнует. Меня, вообще, в этом мире мало что волнует, кроме задач, которые мне ставят, и которые я ставлю себе сам. Вот это не скучно.
– То есть женщины у тебя не было, – отвлекаюсь от окна и недоумённо поворачиваюсь к Декланду.
– Что? При чём здесь женщина?
– Мы разговаривали…
– Я завершил разговор ещё десять минут назад, и уже потерял всякий интерес к этому. Я не задерживаю бессмысленную информацию в своей голове и тебе желаю делать то же самое.
– Надеюсь, что ты не испортишь праздник, – его тяжёлый вздох меня раздражает. Меня так утомляет, когда люди, не получив желаемого, являют наигранное и видимое разочарование в своих мечтах. А это именно так, и жутко выводит меня из себя.
– Праздник? – Переспрашиваю его, пока в голове перебираю разговоры с родными за прошедшие полгода, затем год, два… ничего. Никто не упоминал о празднике.
– Всё, ты спёкся, парень. А для чего, по-твоему, ты сейчас находишься в Лондоне?
– Задание завершилось, всё урегулировано, и моя работа теперь здесь, – чётко отвечаю ему.
– Тебе никто не сказал, что Таддеус подал прошение о твоём возвращении? – Искренне удивляется он.
– Отец. Конечно, я должен был догадаться. Ему не понравится, если я стану кем-то большее значимым для страны, чем когда-то был он. Бесспорно, он обожает разрушать всё, чего желал бы я, – дёргаю головой и закрываю на секунду глаза, дабы побороть недовольство. Это нормально в понимании моего отца, ведь я старший, и должен быть рядом с ним, сидеть у его ног, словно домашняя комнатная собачка, а лучше – как чучело, коих он обожает собирать. Да, особой любви я к нему не испытываю, потому что любовь – это тоже отклонение, а у меня их нет. Хотя нежные… нет, не так, я уважаю маму и отчасти отца, но вот его внедрение в мою жизнь меня тоже сильно и глубоко нервирует.
– Парень…
– Мне тридцать четыре, прекрати обращаться ко мне, словно к безграмотному малышу, который жизни не видел, – хмуро перебиваю его.
– Ладно, Эйс, так лучше? – Ехидно улыбается, отчего я закатываю глаза и фыркаю.