Таня стояла и бездумно пялилась в окно на противоположную сторону улицы — на дом, точно такой же, как у них. Впечатление, словно вглядываешься в отражение и, если хорошенько присмотришься, увидишь силуэт за оконным стеклом − женщину, весьма потрёпанную жизнью, но до сих пор держащую марку и, несмотря на жёсткие пинки от «щедрой» судьбы, сохраняющую насмешливую улыбку. По крайней мере, пытающуюся ее сохранять.
Сверху что-то грохнуло. Кажется, в комнате Эмберли. А потом воцарилась тишина — ни шороха, ни единого звука. И Таня забеспокоилась.
Дочь в последнее время ведёт себя слишком уж странно, и с каждым днём становится все труднее предположить, что ещё следует от нее ожидать. Заблокировать дверь в комнату комодом, чтобы закрыть доступ для всякого, даже для неё, для собственной матери, в необъяснимом порыве раздражения грохнуть об пол свой ненаглядный комп ‒ вполне в её нынешнем духе. Но, что сильнее всего настораживает, по-прежнему ничем не нарушаемая неживая тишина.
Таня, не выдержала и устремилась вверх по лестнице, подошла к двери, почти прислонилась к ней, поинтересовалась громко:
‒ Эм! Что там у тебя? Всё в порядке?
Молчание. Всё так же, ни малейшего звука изнутри. Таня подёргала ручку ‒ не заперто.
‒ Эм! Я вхожу.
И не дожидаясь ответа, она распахнула дверь.
Первое, что увидела ‒ валяющийся на полу стул. Значит, это он упал. Возле него ‒ рюкзак и высыпавшиеся из него вещи: тетрадки, ручки, карандаши. И над всем этим мелким разгромом стояла дочь, смотрела перед собой широко распахнутыми глазами и беззвучно шевелила неестественно бледными губами. Её руки, сжимавшие небольшой клочок бумаги, крупно дрожали. Или, скорее, тряслись, ходили ходуном, словно по ним пропускали ток.
‒ Эмбер!
Дочь снова пошевелила губами, и опять звука не получилось, хотя она явно что-то произнесла.
Таню тоже тряхнуло, будто и ей достался электрический разряд:
‒ Детка, милая! ‒ Уже не на шутку перепугавшись, она подскочила к дочери, ухватила её за плечи, качнула. ‒ Да что с тобой?
Губы Эмберли задвигались в очередной раз, но теперь Таня разобрала.
‒ Это не я.
Да что за кошмар?! Мысли в голове проносились, словно осенние листья, гонимые сильным ветром. Целый поток! Но обозначились и вырвались наружу, наверное, самые глупые из возможных:
‒ Почему не ты? А кто?
Эмберли дернулась, отшатнулась, выкрикнула отчаянно:
‒ Я не могла! Я не стала бы! Это точно не я!
Таня опешила, всплеснула руками:
‒ Да о чём ты?
‒ Я бы не стала писать такое! И я бы ни за что так не сделала! — продолжала выкрикивать Эмберли. И взгляд её тоже кричал: «Ты мне веришь? Ты мне веришь?» − Это кто-то нарочно! Подсунул! Мне! — Она всхлипнула судорожно и произнесла почти умоляюще: − Мама, а к нам не заходил кто-нибудь из посторонних?