‒ Никто не заходил, ‒ пробормотала Таня, совершенно сбитая с толку. ‒ Кроме Шелдона. Но… ‒ Она не стала договаривать. К чему отвечать на вопросы, значимость и смысл которых ей абсолютно непонятен? ‒ Эмберли, дорогая! Да о чём ты вообще говоришь?
‒ Это не моё. Я не писала этого. Я не могла. Откуда оно взялось? ‒ дочь протянула тот самый клочок бумаги, который всё время, до последнего момента, крепко сжимала в руке.
Тане на автомате забрала его, зачастила, как можно убедительнее:
‒ Если ты так считаешь, то, конечно, не твоё. Конечно, не писала. Успокойся, милая. ‒ Она смяла листок, поскорее засунула его в карман брюк, с глаз долой. ‒ Всё хорошо, Эмбер. Никто ведь не утверждает обратного. Не ты — значит, не ты.
Таня подошла к дочери, осторожно обняла, боясь, что та опять отшатнётся, но Эмберли, почувствовав её прикосновение, обмякла, привалилась, словно с трудом держалась на ногах.
− Всё, дорогая, успокойся, успокойся, − вкрадчиво шептала Таня, ласково поглаживая ту по спине. — Я с тобой. Никого постороннего нет. Всё хорошо. Вот так. — Она потянула дочь в сторону кровати. — Присядь. А лучше приляг. Я принесу тебе воды. Всё хорошо. Всё у нас с тобой хорошо.
Эмберли не сопротивлялась, позволила довести себя до кровати, послушно уселась, сжалась в комок.
− Сейчас схожу за водой, − доложила Таня. Посмотрела вопросительно, дождалась подтверждающего кивка.
Но принесла она не только наполненный стакан, а еще и блистер с красными капсулами — успокоительное, которое сама частенько принимала. Подобного добра в доме всегда было предостаточно, порой даже больше, чем еды.
Дочь по-прежнему не возражала: покорно проглотила таблетку, смиренно улеглась. Таня накрыла её пледом, нерешительно дрогнувшей рукой прикоснулась к волосам, провела по ним, почувствовала давно забытую нежности.
− Теперь попробуй поспать, — почти пропела. Да так и осталась сидеть рядом, пока не убедилась, что Эмберли заснула, параллельно перебирая в голове мысли, пытаясь разобраться в том, что произошло.
Уже спустившись вниз и стоя посреди кухни, она вспомнила про клочок бумаги в кармане, достала, развернула. Кажется, это из-за него весь сыр-бор. Стоило спрятать бумажку из виду, и Эмберли начала успокаиваться. Да что же в ней такое?
Несколько слов, написанные разными почерками. Некоторые зачёркнуты, исправлены на другие. Смысл? Таня разобрала с трудом, точнее, мало что уяснила из прочитанного: что-то принесу, «приходи в восемь часов», какой-то дом у реки.
В какую фигню Эмберли влипла? И что она должна принести? Или это ей что-то должны? Похоже, дочь окончательно зациклилась на университетах и плате за обучение — заявляет, что достанет деньги сама, а потом дёргается из-за каждой мелочи. Скоро совсем свихнётся.