Нарушаю я наши моральные нормы!..
В ресторане или в самой затрапезной пивной, когда возвращаюсь из зала к вешалке, начинаю искать в кошельке пару серебряных монет, а если в нем, случается, пусто, то хотя бы одну, и вручаю вместе с номерком гардеробщику…
За ту коротенькую минуту, пока он ищет пальто, у него словно возникает ощущение давнего знакомства со мною, и потом, когда поможет одеться, он обязательно и поправит заботливо воротник, и еще зачем-то задержит на моих плечах ладони… Или на секунду приостанавливает торопливый бег моей памяти? Или на что-то благословляет?..
Но как ты его приостановишь? И на что ты меня благословишь?
«Спасибо, отец!..»
И с поникшею головой иду к выходу, и портфель несу не в левой, как обычно, а в правой руке, потому что в левую вот-вот доверчиво ляжет теплая ладонь мальчика…
Ему было шесть лет, когда мы приехали в Москву, чтобы показать его врачам, и для нас с женой эта поездка была одной нескончаемой тревогой, а для него мы конечно же старались сделать ее одним сплошным праздником. И в перерывах меж посещениями больниц он то стоял около Василия Блаженного, задрав подбородок, разглядывал купола, а то в сером зимою зоопарке пытался заговорить с одиноким и печальным слоном, и его нельзя было оторвать от окна ни в автобусе, ни в такси, и даже в метро, чтобы не пропустить и единого мига появления новой станции, он непрерывно смотрел в черное, с отпечатком вагона, стекло.
Он был добрый мальчик, выросший в дружной и очень счастливой тогда семье, и на всякое обращенное к нему слово незнакомого человека, на всякий заинтересованный взгляд взрослого отвечал удивительно доверчивою улыбкой, в которой так и светился отблеск общего нашего семейного счастья.
Как-то на улице Горького мы зашли пообедать в кафе «Охотник», за толстым стеклом которого среди рыжей травы пробирался по своим делам пыльный, давно полинялый волк.
Хоть убей, я не помню теперь, что мы там тогда ели, скорее всего, что-либо самое простое, да и приправа, не сомневаюсь, была обычная — мои бесконечные рассказы о тайге, о живущих в ней зверях и зверушках. Мите эти рассказы очень нравились, а мне было радостно, что нравятся, и заканчивал я всегда одним и тем же: напоминанием мальчику, что хоть живем мы теперь на юге, но по рождению, по закваске он — сибиряк…