Такие хорошие были у мальчишки глаза, так доверчиво мне, пять минут с ним знакомому, он все это говорил, что я себя невольно виноватым почувствовал и, желая, наверное, хоть слегка опустить его на грешную нашу землю, кивнул в сторону Шевченко и не без ехидцы спросил:
— Это когда Новокузнецкий горком по всем гостиницам разослал предписание ни при каких обстоятельствах не поселять Николая Петровича? Чтобы Николай Петрович свой любимый Запсиб не растаскивал?
— Они тогда тоже придумали! — улыбнулся как бы нехотя Коля, все еще, видимо, не остывший после руководящих припарок своему подчиненному. — Больше десятка лет прожить на стройке, и чтобы негде потом ночку переночевать? О гостинице я и думать не думал.
Но все это Нарзиф пропустил мимо ушей.
— Я его тогда спрашиваю, — продолжил он тут же, как только Шевченко замолк. — А на какую должность?.. А Николай Петрович: пока не представляю. А оклад?.. Не имею понятия. А квартира?.. Вот это, он говорит, единственное, что с полной ответственностью могу тебе гарантировать: квартиры не будет. Едешь?..
И управляющий трестом Центрметаллургмонтаж, тоже какой, вы бы видели, красавец, за последнее время, правда, чуть попригасший, чуть словно пеплом присыпанный, уже поседевший, сменил наконец-таки гнев на милость, отпустил наконец-таки Шаймарданову неизвестные мне грехи, разулыбался наконец-таки совсем открыто и озорно. Обаяния, подумал я, в нем, пожалуй, прибавилось и еще!
— Зима была, а он шапку с себя сорвал, Нарзиф, и — об дорогу!.. Когда, говорит, билет брать?
— Нет, представляете? — тянул ко мне тонкую руку Нарзиф. — Если бы я тогда отказался?.. Кто и куда меня еще раз так позвал бы?!
Может, не позабыли мы?.. Все-таки нет?!
А что касается фарисеев с их вечно постными — чего им не хватает-то? — лицами, что касается одетых в дубленки лавочников с их хрусталем и с их надетыми на каждый палец брильянтами — это все, ребята, сойдет, как короста, жаль, чуть подзапустили… Когда?
Так вот, о Жоре.
В Москву тогда как раз прилетел в командировку Слава Поздеев, один из наших «старичков», сохранивших верность Запсибу, несмотря на всякие, которых у него было более чем достаточно, передряги. Я все ему в двух словах — «упирается, щенок!» — объяснил, а в конце разговора так и сказал: «Комсорг ты, Славка, или уже давно не комсорг?»
Маленькие глазки Поздеева на совершенно сухом, словно с выдубленной кожей, лице совсем сузились. Нарочно подражая хорошо знакомому нам обоим старику охотнику из кержацкого села Монашка на речке Средняя Терсь, он медленно, врастяжку сказал: