Дружок там ждет небось не дождется, его еще кто-нибудь обидит, собачники вдруг на своей телеге появятся, а он тут застыл как истукан, слово боится сказать, трус несчастный!
И громко выпалил:
— Й-есть кустарник?
Молодая, с ярким маникюром на длинных пальцах, аптекарша обернулась удивленно:
— Это какой же кустарник?
Никита спохватился:
— Кустырник!
Молодая аптекарша не удержалась, повела к плечу смеющимся подбородком. Потом нарочно нахмурилась:
— Может, тебе — пустырник?
И он закивал и даже руками замахал: ну конечно же!
— Семнадцать копеек в кассу.
Удачно получилось, что он забыл все-таки название и насмешил аптекаршу — теперь даст!
И все-таки он старался не смотреть на нее, когда протягивал чек, и с пузырьком потом заторопился к выходу так, как будто за ним гнались. Ну, Подьячиха!
Только около сберкассы, когда Дружок догнал его, Никита пошел помедленней. Разжал потную ладонь, чтобы хоть глянуть, из-за чего настрадался, и на белой наклейке прочитал: «Настойка пустырника».
Подьячиха говорила про алкоголиков. Выходит, если Дружок укусит вдруг саму бабку, ей нельзя будет пить лекарство? Целых полгода!
И бабка столько без лекарства не выдержит, конечно, помрет. Сбежится ее родня, которая в складчину купила у Веденеевых четверть дома, чтобы только дорогая бабка Подьячиха жила ото всех отдельно. Сойдутся соседи и просто чужие люди.
Подкатит к воротам грузовик с опущенными бортами и с ковром посредине. Поставят на него гроб с пышными цветами, из которых будет торчать только острый Подьячихин подбородок да длинный нос. Эти духачи из Дома культуры, которые зимой днюют и ночуют у Никиткиного отца в котельной, сделают грустные лица и поднесут к губам медные свои трубы. Там-пам-пам-та-рам-пам-пам-пам! И медленно двинется по улице траурная процессия. Под ноги идущим будут бросать с машины цветы, и все станут всхлипывать и говорить друг дружке, какая хорошая была бабка, такими печальными голосами, что у Никиты тоже подкатит к горлу комок, и ему тоже захочется плакать…
— Чего ты согнулся, Веденеев, как будто бабушку родную хоронишь?
Никита вздрогнул.
Мимо быстро прошел Владимир Иваныч, учитель, который в старших классах по военной подготовке. Обернулся, приподнял подбородок, шире развернул плечи, глазами сверкнул:
— Та́к надо! Ты же будущий воин, Веденеев. Защитник Родины! А ты бабушку хоронишь.
И дальше пошел себе Владимир Иваныч — с приподнятым подбородком, с развернутыми плечами.
А Никита совсем остановился. Бабушка!.. Родная, милая бабушка!
Если бы ты не умерла, разве сегодня пришлось Никите с пузырьком пустырника в горячей ладошке хоронить живущую теперь в твоей комнате чужую старуху Подьячиху?