Дядя Ваня давно уже был глуховат, а в последнее время стал слышать совсем плохо, поэтому Никита прокричал:
— Не знаю!
— Как это? — удивился крестный. — Сам пастух и не знаешь?
Отец сперва замешкался в комнате, но теперь тоже стоял на крыльце:
— Проходи, Игнатьевич, проходи!
На веранде дядя Ваня поставил у порога черную дерматиновую сумку, осторожно положил на полку над вешалкой серую новенькую шляпу и стал стаскивать такой же новенький, с шелковой подкладкою, серый плащ. Никита бросился помогать крестному, но как ты ему поможешь, если ростом он ничуть не ниже Никиткиного отца, а кажется даже выше, потому что он — худерьба или, как он сам говорит про себя, «одни мослы». Под плащом у дяди Вани был лучший его темно-синий костюм, белая рубаха с галстуком в горошек, для полного парада только орденов не хватало — там, где обычно они висели, виднелись дырочки.
Голос у отца стал насмешливый:
— Ты чего это причеченился? Или ходил в станице куда?
— А куда? — громко переспросил дядя Ваня. — До крестника собрался… Так-то оно мне многие: кум!.. Кум! А настоящий крестник один — Никита наш!
Эту историю Никита знал очень хорошо: как лет двенадцать или тринадцать назад дядя Ваня Корягин сильно заболел, куда только к докторам не ездил, но они ему так и не помогли, помогла в конце концов бабушка Таня — вылечила его своими травами. Он, когда стал на ноги, пришел к ней: чем тебя, Татьяна Алексеевна, отблагодарить? А в это время как раз родился Никита, и бабушка попросила дядю Ваню пойти крестным отцом к ее внучку. Дядя Ваня, который ни до этого, ни после в церковь ни ногой, в тот раз отстоял всю службу, или как она там, а после они пришли с бабушкой домой и только тут папе с мамой рассказали, что Никита у них теперь — крещеный. И папа с мамой не стали ворчать, потому что любили и бабушку, и дядю Ваню Корягина.
Была у Никиты еще и крестная, но она про него давно забыла, а вот дядя Ваня помнит всегда и каждый раз в день рождения обязательно придет Никиту поздравить.
— Это, Вера, тебе, — говорил он теперь, отдавая маме повязанную сверху марлечкой литровую банку с коровьим маслом. — Даша моя передала, чтобы попробовали нашего, хуторского.
Потом достал из сумки четвертинку:
— Это, Михаил, нам, если Вера твоя не против… А это — крестнику, а ну-ка, бери сам, разворачивай!
И протянул Никите перетянутый шпагатом тугой сверток.
Все замерли, конечно, вокруг Никиты. Дядя Ваня и тот вытянул шею, будто и сам не знал, что там, под плотной, похрустывающей бумагой.
А там была красная нейлоновая куртка с капюшоном на шнурках и со множеством карманов, даже на рукаве был карман!