А что правда, так это лягушек на Урупе и в самом деле — тысяча тысяч».
Никите тоже нравилось почему-то, что их не отдали.
«Правильно, — думал Никита. — Чего там!»
Вытащил из кармана руку, протянул вверх ладонью. И на ладонь ему, как на запасной аэродром, тут же сели три или четыре снежинки…
Снежное царство начиналось у Никиты под старыми валенками и тянулось без конца на все четыре стороны света… Какое оно светлое было, какое чистое! А главное, и в самом деле волшебное.
Потом-то, конечно, подломятся прочные, в палец толщиной, стволы разноцветок, поникнут стебельки «нечесаной барыни», в конце концов сбросит густые листья плотный и кудрявый дубок… А пока все это стоит обсыпанное легкими, еще не потерявшими резную форму снежинками, пока что в палисаднике у них — белые, небывалой красы, цветы. За этими цветами, ростом чуть выше их, пушистые ветки нагнули к земле белые, похожие на застывший фонтан кусты жасмина, а над ними, над высоким забором, где каждая штакетина надела вязаную шапочку, над сахарной крышей дома поднялись в голубое небо белые деревья, такие сказочно-мохнатые, что почти не пропускают солнца, и оно, лишь бы только пробиться, рассыпалось на сотню больших и маленьких остро покалывающих глаз тонких лучиков.
Было бы всегда так хорошо вокруг и так радостно — Никита вон не хочет ступить лишнего шага, чтобы красоту эту не испортить, и все понимающий Дружок тоже никуда не бежит, а сел у Никиты под ногами, глянул по сторонам, поднял мордочку и тихонько, прерывисто заскулил, как будто отчего-то вздохнул. Да что Дружок, даже глупые галки, которые черной кучкой сидят на верхушке высокой акации и ждут, чтобы кто-либо вынес мусор из ведра, и те наклоняют голову и косятся на нетронутый снег внизу: мол, ничего не будет, если пройтись, или достанется?
В той стороне, где школа, еле слышно прозвенело… Или ему почудилось?
В третьем «А» писали нынче диктант, и хоть Никита его ни капельки не боялся, на занятия решил не ходить. Будешь там пыхтеть над каким-нибудь трудным словом, а в это время и вернется домой отец, откроет калитку. Что тогда Дружок один сделает? И все старания Никиты даром пропадут, и все пойдет прахом.
Как нарочно, была суббота, мама осталась дома, и пришлось ей долго доказывать, что лоб у него, как печка, — какая с таким лбом школа? Лучше уж сегодня пропустить, а одеться хорошенечко, правильно и постоять подольше на свежем воздушке, тогда голова пройдет быстренько. И он даже согласился обуть эти старые, давно ему жавшие валенки…
Позади что-то грюкнуло, потом хрустнула слегка примороженная дверь — наверно, Подьячиха наконец выползла на свет божий.