Он уже не то что добр — он прямо-таки весел:
— А все, брат. Отработал. Теперь на пенсии. Но чтобы штаны, значит, не протирать на скамейке, где доминошники, хожу, помогаю потихоньку… Думал, я молотка держать не умею? Думал, что весь мой инструмент — только глотка?
Глотка у него была — это и правда!
Года два или три назад я пошел с сыном в спортивный зал на Маяковке, где тренируются каратисты — ну, хорошо, к а р а т э и с т ы, хорошо. Сперва он занимался вместе ее всеми, и я стоял в сторонке один, но потом тренер — ну, хорошо, учитель, ну даже сэнсэй, хорошо — велел ему, видно уделить отцу немножко внимания, и он подошел ко мне как раз в тот момент, когда в зал в едином, словно бы первобытном крике резко выдохнул утробное: «Къ-я-я-я!»
— Знаешь, па, — сказал сын. — В Японии, когда занимаются в саду и так вот кричат, маленькие птички падают с веток мертвыми… Почему ты смеешься? Не веришь?
Отчего же не поверить?
А улыбнулся я тогда потому, что про себя вдруг подумал: «Ну что там — малая птаха, если от мата наших прорабов почти совсем уже исчезла в тайге такая мощная птица, как глухарь».
Короче, Казаков из тех, кого лет тридцать назад можно было смело выставить одного против всей этой школы на Маяковке — это у них там ведь так и называется: «один против всех».
Теперь, правда, он изо всех сил пытался внушить мне мысль о благолепии старости, но только куда там! Овечья шкура так и сползала с этого матерого волка, так и сползала — то на один бок, то на другой.
Стал на табуретку, чтобы перебраться с нее на подоконник, а она под ним так и зашаталась — две такие до предела расшатанные табуретки и одного с ними возраста стол по старому обычаю оставила мне бывшая хозяйка квартиры, Варвара Степановна.
Я бросился поддержать его.
Он отстранил мою руку. И начал с глубоко затаенной ехидцей:
— Я упаду? Это я-то? А я где работал? Ты забыл?! В Спецжелезобетонстрое я работал, вот где. Все трубы на Запсибе от самой малой до самой высокой… На первой котельной, что в поселке, кто трубу клал? Казаков!.. А на аглофабрике, эту дуру здоровую?.. Опять Казаков. От и до! А он: упаду! Ишь ты. Не по таким лазил! И не боялся… Это ваш брат! Когда закончили трубу на аглофабрике, недалеко от первой домны, вот мне один и говорит: хочу, мол, домну с этой трубы сфотографировать. Домна, мол, с птичьего полета — как, а?! Я: ладно! Ну и полезли мы. Я впереди, а он еще с одним сзади. Поднимались по шахте, поднимались… Гляну, а они все ниже от меня, все ниже. Потом обернулся, они стоят. Что такое? Да что?.. Уже, говорят, наверно, хватит. А вы же хотели — с птичьего полета?.. Так, мол, уже! Разве низко? Воробей на такую высоту, мол, вообще не залетает. А я им: я-то думал, вы — орлы!..